Без пяти пять я уже стою в лобби перед табличкой «Пожалуйста, садитесь», оглядываясь по сторонам в поисках Родни. Заметив меня, он выходит мне навстречу откуда-то из ресторана.

– Я вижу, ты точно вовремя.

– Я всегда гордилась своей пунктуальностью, – отвечаю я.

– Давай сядем где-нибудь в кабинке в уголке.

– Приватность. Да, это кажется разумным.

Мы проходим через весь зал ресторана к самой укромной – и самой романтичной – кабинке в дальнем углу.

– Что-то у вас тут совсем затишье, – говорю я, обводя взглядом пустые стулья и двух официанток, болтающих друг с дружкой у стойки, поскольку в поле зрения почти нет клиентов.

– Угу. С утра все было совершенно по-другому. Куча полицейских. И репортеров.

Он оглядывает зал, потом переводит взгляд на меня. Его подбитый глаз выглядит немного получше, чем утром, но отек все еще не сошел.

– Слушай, мне очень жаль, что вчера тебе пришлось пережить столько всего сразу. Ну, мистера Блэка ты нашла, да еще и в участок пришлось ехать. Должно быть, тебе нелегко пришлось.

– Да, вчера был тяжелый день. Сегодняшний намного лучше. В особенности сейчас, – добавляю я.

– Скажи, надеюсь, когда ты разговаривала с легавыми, про Хуана Мануэля ничего не выплыло наружу?

Этот неожиданный поворот в разговоре меня озадачивает.

– Нет, – говорю я. – Это же не имеет никакого отношения к мистеру Блэку.

– Ну да. Конечно же не имеет. Но ты же понимаешь. Эти легавые вечно во все суют свой нос. Я просто хотел убедиться, что ему ничего не грозит. – Родни запускает пальцы в свои густые волнистые волосы. – Можешь рассказать мне, что произошло? Что ты вчера увидела в номере? – спрашивает он. – Ну, то есть я уверен, что тебе сейчас очень страшно, так что, может, было бы полезно сказать все это вслух, ну, знаешь, другу.

Он протягивает руку и касается моей руки. Просто поразительно, сколько теплоты хранит в себе человеческая рука. Теперь, когда бабушки не стало, мне очень не хватает физического контакта. Она делала точно так же – накрывала мою руку своей, чтобы разговорить меня. Ее рука словно говорила мне: все обязательно будет хорошо.

– Спасибо тебе, – говорю я Родни. Меня вдруг неожиданно для самой себя ни с того ни с сего охватывает желание заплакать. Рассказывая Родни о событиях вчерашнего дня, я изо всех сил сражаюсь с этим желанием. – День был самый обычный до тех пор, пока я не вернулась в номер Блэков, чтобы закончить уборку. Я вошла внутрь и увидела, что в гостиной беспорядок. Вообще-то, изначально я собиралась только вымыть ванную, но потом заглянула в спальню, чтобы посмотреть, не надо ли снова прибраться и там тоже, и увидела на кровати его. Я решила, что он прилег вздремнуть, но… оказалось, что он мертв. Совсем мертв.

Тут Родни протягивает вторую руку, и моя рука оказывается в его ладонях.

– Ох, Молли, – говорит он. – Это просто ужасно. А… ты не заметила чего-нибудь в номере? Чего-нибудь неуместного или подозрительного?

Я рассказываю ему о приоткрытой дверце сейфа и о том, что оттуда исчезли деньги, а также про торчавшую из нагрудного кармана мистера Блэка дарственную, которую я заметила, когда он чуть не сшиб меня с ног утром.

– И все? Больше ничего необычного?

– Ну, вообще-то, было еще кое-что, – говорю я и рассказываю ему про таблетки Жизели, рассыпанные по полу.

– Какие еще таблетки? – спрашивает он.

– У Жизели был флакончик с таблетками. Без этикетки. Содержимое этого флакончика было рассыпано у кровати мистера Блэка.

– Черт. Ты это серьезно?

– Конечно.

– А где была сама Жизель?

– Я не знаю. В номере ее не было. С утра она показалась мне чем-то очень расстроенной. Я знаю, что она планировала какую-то поездку, потому что заметила торчавший из ее сумочки билет на самолет.

Я меняю позу и кокетливо подпираю подбородок ладонью, подражая актрисам из классических фильмов.

– Ты рассказала про это легавым? Про билет? И про таблетки?

Эти его вопросы начинают все больше раздражать меня, но я знаю, что терпение – это достоинство, достоинство, которое, я очень надеюсь, он видит во мне наряду со многими другими.

– Я рассказала им про таблетки, – говорю я. – Но не стала рассказывать про все остальное. Откровенно говоря, я надеюсь, что это останется между нами, Жизель была не просто гостем. Она… ну, в общем, она стала мне другом. И я очень за нее беспокоюсь. Вопросы, которые мне задавали полицейские, были такого характера….

– Какого? Какого характера они были?

– Как будто… как будто они ее в чем-то подозревают.

– Так Блэк умер своей смертью или нет?

– Полицейские полагали, что своей. Но до конца уверены не были.

– А больше никаких вопросов они не задавали? Про Жизель? Или про меня?

Я чувствую, как в животе у меня что-то скользит, как будто пробуждается спящий дракон.

– Родни, – говорю я, с трудом сдерживая резкий тон, – с чего они должны были задавать вопросы про тебя?

– Это было глупо, – говорит он. – Сам не знаю, зачем я это сказал. Забудь об этом.

Он убирает руки, и мне немедленно хочется, чтобы он вернул их обратно.

– Наверное, я просто волнуюсь. За Жизель. За отель. За всех нас, по большому счету.

У меня возникает ощущение, что я что-то упускаю из виду. Каждый год на Рождество мы с бабушкой устанавливали в гостиной карточный столик и вместе складывали пазлы под рождественские песни по радио. Чем сложнее были пазлы, тем больше удовольствия они нам доставляли. И сейчас я испытываю в точности то же самое чувство, какое испытывала, когда нам с бабушкой попадался действительно сложный пазл. Такое впечатление, что кусочки пазлов не сходятся.

И тут до меня доходит.

– Ты же говорил, что почти не знаешь Жизель. Это правда?

Родни вздыхает. Я знаю, что это означает. Я вывела его из себя, хотя это и не входило в мои намерения.

– По-твоему, нельзя беспокоиться за кого-то, кто кажется приятным человеком? – спрашивает он.

Пронзительные нотки в его голосе напоминают мне о Шерил, когда она затевает что-то антисанитарное.

Нужно поскорее исправиться, пока я окончательно не оттолкнула от себя Родни.

– Прости, – говорю я с широкой улыбкой и наклоняюсь вперед. – Ты имеешь полное право беспокоиться. Такой уж ты человек. Ты всегда болеешь душой за других.

– Совершенно верно. – Он сует руку в задний карман и вытаскивает свой телефон. – Так, Молли, запиши-ка мой номер.

Меня охватывает дрожь возбуждения, напрочь сметая все колыхающиеся внутри подозрения.

– Ты хочешь дать мне свой номер телефона?