Даже если говорить о технологиях, навыках и управленческом ноу-хау, которые должны приносить прямые иностранные инвестиции, то и здесь не все так однозначно: «Несмотря на теоретическое предположение о том, что прямые иностранные вложения приносят максимальные выгоды среди всех потоков капитала, оказалось, что засвидетельствовать эти выгоды не так-то просто». И это говорится в публикации МВФ. Почему так происходит? Дело в том, что разные типы прямых иностранных инвестиций оказывают различное влияние на производство.

Когда мы говорим о прямых иностранных инвестициях, большинство из нас представляет себе, как Intel строит новый завод по производству микрочипов в Коста-Рике, а Volkswagen закладывает новую сборочную линию в Китае. Это так называемые гринфилды, то есть проекты с нуля. Во многих случаях прямые зарубежные вложения подразумевают, что иностранцы покупают уже существующую местную компанию. Это называется браунфилд, то есть реконструкция объекта. Инвестиции второго типа составляют более половины всех мировых прямых иностранных вложений с 1990-х годов, хотя для развивающихся стран этот процент будет ниже по той простой причине, что там не так много фирм, которые иностранцы хотели бы приобрести. В 2001 году инвестиции типа браунфилд составляли целых 80% от прямых капиталовложений в мире.

Инвестиции типа браунфилд не создают новых производственных мощностей. Так, когда General Motors купила корейского автопроизводителя Daewoo в результате финансового кризиса 1997 года, она просто заполучила уже существующие заводы и стала продавать те же автомобили, разработанные корейцами, но под другим названием. Однако подобные капиталовложения все же могут привести к росту производственных мощностей. Это произойдет, если они принесут новые методы управления или привлекут более квалифицированных инженеров. Однако нет никакой гарантии того, что это действительно осуществится.

В некоторых случаях прямые иностранные инвестиции типа браунфилд совершаются с явным намерением не тревожиться по поводу повышения производственных мощностей приобретаемой компании. Инвестор может купить предприятие, которое, по его мнению, недооценено на рынке, особенно в период финансового кризиса, и управлять им по старым лекалам, пока не найдет подходящего покупателя. Иногда прямой иностранный инвестор может даже активно разрушать существующие производственные мощности, занимаясь «выводом активов». Например, когда испанская компания Iberia в 1990-е годы приобрела несколько латиноамериканских авиалиний, она заменила собственные старые самолеты новыми латино­американскими. В результате некоторые из приобретенных компаний со временем обанкротились из-за плохого послужного списка и высокой стоимости обслуживания устаревшего авиапарка.

Конечно, важность прямых иностранных инвестиций для принимающей экономики не ограничивается тем, что эти вложения делают для конкретного предприятия. Данная организация нанимает местных работников (которые могут овладеть новыми навыками), покупает сырье у местных производителей (которые в процессе могут познакомиться с новыми технологиями), оказывает «демонстрационный эффект» на местные фирмы (показывая им новые техники управления или снабжая познаниями в области зарубежных рынков). Такое воздействие известно как эффект пространственного распространения. Оно действительно повышает производственную мощность страны в долгосрочной перспективе, и недооценивать его не стоит ни в коем случае.

К сожалению, эффект пространственного распространения возникает не всегда. Бывает даже так, что транснациональная компания организует «анклавное» производство, при котором все сырье импортируется, а местные работники занимаются только сборкой, что не развивает у них новых навыков. Более того, даже если эффект пространственного распространения действительно имеет место, он может быть незначительным. Вот почему правительство стремится усилить его, ставя эксплуатационные требования, касающиеся, например, переноса технологий, местных компонентов или экспорта.

Очень важное воздействие (которое, однако, часто игнорируется) прямые иностранные инвестиции оказывают на внутренних конкурентов — настоящих и будущих. Появление на внутреннем рынке транснациональной корпорации в результате прямых иностранных инвестиций может разорить национальные фирмы, которые «созрели бы» до успешной деятельности, если бы не были вынуждены преждевременно бороться за выживание. Результатом может стать и задержка возникновения внутренней конкуренции. В таких случаях производственные мощности повышаются в краткосрочной перспективе, поскольку дочернее предприятие транснациональной корпорации, занимающее место нынешних и будущих национальных фирм, обычно действует эффективнее, чем они. Однако уровень производственной мощности, которого страна может добиться в перспективе, становится ниже.

Дело в том, что транснациональные корпорации, как правило, не выносят самые ценные производства за пределы родной страны, о чем я подробнее буду говорить позже. В результате образуется четкий потолок, которого дочернее предприятие может достичь в долгосрочной перспективе. Вернусь к примеру Toyota из главы 1. Если бы Япония либерализовала прямые иностранные инвестиции в свою автомобильную промышленность в 1960-е годы, то Toyota сейчас определенно не производила бы никакого Lexus. Эта компания либо перестала бы существовать, либо, что более вероятно, стала бы успешным дочерним предприятием какого-нибудь американского производителя.

Итак, учитывая все это, развивающаяся страна вполне резонно может отказаться от краткосрочных выгод прямых иностранных инвестиций, чтобы ее собственные предприятия в долгосрочной перспективе смогли стать конкурентоспособными на высоком уровне. Это достигается либо запретом, либо ограничением на прямые иностранные вложения в соответствующие сектора экономики. Это та же самая логика, которая лежит в основе политики защиты новых отраслей промышленности, описанной в предыдущих главах: страна отказывается от краткосрочных выгод, которые сулит свободная торговля, чтобы в перспективе выйти на более серьезные производственные мощности. Именно поэтому большинство историй экономического успеха связаны с регулированием прямых иностранных инвестиций, часто в самой строгой форме, что я сейчас и продемонстрирую.

«Когда ни одно американское предприятие не будет под иностранным контролем и когда США перестанут быть объектом наживы европейских банкиров и кредиторов, для нас настанут счастливые дни». Так в 1884 году писал американский журнал Bankers’ Magazine.

Читателю, возможно, трудно поверить, что банковский журнал, издававшийся в Америке, мог проявлять такую враждебность к иностранным инвесторам. Но такое высказывание было вполне в духе того времени. США всегда относились к иностранным инвесторам крайне отрицательно.

В 1832 году Эндрю Джексон, ныне икона для американских сторонников свободного рынка, отказался обновить лицензию фактически центрального банка, второго банка США — наследника Гамильтоновского банка (см. главу 2). Основанием стало то, что доля иностранного участия в банке была слишком высока — 30% (эту меру горячо одобрили бы финны времен, предшествовавших вступлению в Евросоюз!). Объясняя свое решение, Джексон сказал: «Если акции банка перейдут в руки граждан зарубежной страны, а нам придется с ней воевать, то в каких условиях мы окажемся? Контролируя нашу валюту, получая наши общественные деньги, держа в зависимости тысячи наших граждан, эта страна будет намного более могущественной и опасной, чем действуя исключительно посредством армии и флота. Если нам нужен банк, он должен быть чисто американским». Если бы сегодня что-то подобное сказал президент какой-либо развивающейся страны, его назвали бы ксенофобом-динозавром и подвергли бы остракизму в международном сообществе.