Как и в случае с аргументацией о взаимоотношении международной торговли и экономического развития, злые самаритяне путаются в причинно-следственных связях. Они считают, что если либерализовать регулирование иностранных инвестиций, то в страну будет поступать больше денег, что стимулирует экономический рост. Однако иностранные инвестиции — это результат экономического роста, а не его причина. Грубая правда состоит в том, что, каким бы либеральным ни был инвестиционный режим, иностранные фирмы не пойдут в страну, если ее экономика не предлагает привлекательного рынка и производительных ресурсов (труда, инфраструктуры). Вот почему столь многим развивающимся странам не удалось привлечь достаточно прямых иностранных инвестиций, несмотря на предложенный максимальный уровень свободы действий для иностранцев. Государства должны продемонстрировать рост до того, как ими заинтересуются транснациональные корпорации. Если вы организуете вечеринку, недостаточно сказать людям, что они могут прийти и делать что угодно. На вечеринки ходят туда, где, как уже известно, бывает весело и интересно. Гости сами по себе обычно не приходят и не оживляют вечеринки за вас, какую бы свободу действий вы им при этом ни предлагали.

Как и Джоан Робинсон, бывший профессор экономики Кембриджа и, возможно, самый известный экономист в истории среди женщин, я считаю, что хуже, чем эксплуатация капиталом, может быть только недостаток эксплуатации капиталом.

Иностранные инвестиции, особенно прямые, могут быть очень полезным инструментом экономического развития. А вот насколько практичным будет этот инструмент, зависит от того, какие инвестиции делаются и как их регулирует страна-получатель.

Иностранные финансовые вложения приносят больше опасностей, чем выгод, и сейчас это признают даже неолибералы. Прямые иностранные инвестиции — это тоже не мать Тереза, но они как раз могут быть полезными для страны-получателя в краткосрочной перспективе. Однако экономический рост определяется длительным периодом. Безусловное принятие прямых финансовых инвестиций может привести к тому, что долгосрочное экономическое развитие усложнится. Несмотря на красивый оборот «мир без границ», транснациональные компании остаются в первую очередь национальными фирмами, ведущими международные операции, а следовательно, они едва ли позволят филиалам заниматься высоко­уровневой деятельностью; в то же время их наличие может затормозить появление национальных фирм в будущем. Такая ситуация, скорее всего, отрицательно повлияет на потенциал развития страны-получателя. Более того, долгосрочные выгоды от прямых иностранных инвестиций частично зависят от размера и качества эффекта пространственного распространения, который порождают транснациональные компании. Усиление этого эффекта как раз и служит целью вмешательства правительства. К сожалению, многие ключевые инструменты подобного вмешательства уже поставлены злыми самаритянами вне закона (например, требование местного компонента).

Можно сказать, что прямые иностранные инвестиции — это что-то вроде сделки Фауста с дьяволом, поскольку в ближайшей перспективе они могут принести выгоду, а в долгосрочной — зачастую вредят. Если понимать это, то удивление успехами Финляндии пропадет. Стратегия этой страны была основана на осознании того, что если слишком рано либерализовать иностранные инвестиции (в начале XX века Финляндия была одной из самых бедных стран Европы), то национальные фирмы не смогут развивать собственные технологические и управленческие возможности. Nokia потребовалось семнадцать лет, чтобы получить первую прибыль от своего филиала, занимавшегося электроникой. Сейчас компания стала мировым лидером по производству мобильных телефонов. Если бы иностранные инвестиции в Финляндии были либерализованы сразу, Nokia никогда не обрела бы такого места, как сейчас. Скорее всего, зарубежные финансовые инвесторы, которые купили бы долю, потребовали бы перестать субсидировать безнадежное подразделение по производству электроники, что убило бы этот бизнес. В лучшем случае какая-нибудь транснациональная корпорация купила бы этот филиал и превратила бы его в собственное подразделение, выполняющее второразрядную работу.

Обратная сторона этой медали состоит в том, что регулирование прямых иностранных инвестиций может парадоксальным образом пойти на пользу самим иностранным компаниям в долгосрочной перспективе. Если страна держится подальше от иностранных компаний или чрезмерно контролирует их деятельность, то это не так хорошо для их ближайшего будущего. Однако если разумно направлять прямые иностранные инвести­ции, страна сможет быстрее накопить производственные мощности и выйти на более высокий уровень, впоследствии это пойдет на пользу и иностранным инвесторам, поскольку они получат процветающий рынок для новых вложений, обладающий лучшими производительными ресурсами (квалифицированными сотрудниками, хорошей инфраструктурой и т. д.). Лучшие примеры — Финляндия и Корея. Во многом благодаря своей разумной политике регулирования иностранных вложений эти страны стали более богатыми и образованными, а также гораздо более технологичными и динамичными. Тем самым они стали более привлекательными для капитала, чего не добились бы без регулирования.

Прямые иностранные инвестиции могут помочь экономическому развитию, но только если являются частью стратегии развития, ориентированной на долгосрочную перспективу. Необходимо разработать методы, при которых прямые капиталовложения из-за рубежа не будут убивать местных производителей, так что те смогут накопить хороший потенциал. Кроме того, нужно, чтобы передовые технологии и управленческие навыки, которыми обладают иностранные корпорации, передавались местным компаниям в максимально возможном объеме.

Некоторые страны, подобно Сингапуру и Ирландии, могут преуспеть (и преуспевают) благодаря активному привлечению иностранного капитала, особенно в виде прямых иностранных инвестиций. Однако таких стран, которые преуспели и еще преуспеют благодаря активному регулированию любых иностранных инвестиций, все-таки больше. Попытки злых самаритян воспрепятствовать контролю со стороны развивающихся стран призваны не помочь, а помешать их экономическому росту.

Джону Кеннету Гэлбрейту, одному из самых глубоких экономических мыслителей XX века, принадлежит известная фраза: «При капитализме человек эксплуатирует человека, а при коммунизме все наоборот». Он не имел в виду, что между капитализмом и коммунизмом нет никакой разницы, это вообще последний человек, от которого можно такое ожидать. Гэлбрейт — один из ведущих критиков современного капитализма, не принадлежащих к левому крылу. Он хотел выразить в своем высказывании глубокое разочарование многих людей от того, что коммунизм так и не смог выполнить свое обещание и построить сообщество равных. С самого возникновения в XIX веке ключевой целью коммунистического движения была отмена частной собственности на «средства производства» (факторы и механизмы). Несложно понять, почему коммунисты считали частную собственность основным источником неравного распределения богатств. Однако в частной собственности они видели еще и причину экономической неэффективности, считая, что в ней кроется причина «нерациональной» анархии на рынке. Слишком многие капиталисты, по их мнению, часто инвестируют в производство одних и тех же продуктов, поскольку не знают планов своих конкурентов. Со временем наступает кризис перепроизводства, и некоторые предприятия становятся банкротами, в результате их механизмы ржавеют в углу, а вполне работоспособные сотрудники оказываются без работы. Вызванные этим простои, по утверждению теоретиков коммунизма, можно будет устранить, если решения разных промышленников будут предварительно координироваться при помощи рационального, централизованного планирования, ведь сами капиталистические фирмы, по словам ведущего экономиста коммунизма Карла Маркса, являются островками планирования в окружающем море анархии рынка. Таким образом, если отменить частную собственность, то экономикой можно управлять как единой фирмой, то есть более эффективно.