здоровый цвет лица, легкий макияж, выразительные серые глаза. И ресницы длинные, красивые, а вовсе не коровьи, как презрительно фыркал Вадим. Оранжевая кофточка с рукавами три четверти выигрышно сочеталась с медовым цветом волос, отчего кожа на лице приобрела нежный персиковый оттенок.

Тася не отрываясь, смотрела в лицо той, что прошлась по ее жизни бульдозером, смела и перемолотила в щепки ее чувства, надежды, мечты. Поутюжила еще хорошенько, чтоб уж наверняка. Ревности или злости не ощутила, только любопытство: зачем пожаловала? Сердце колотилось, как бешеное, выстукивало на все лады, как будто плясало русскую. Алёна нерешительно оглянулась и без приглашения села на стул рядом со столом.

— Вадик не знает, что я сюда поехала, — произнесла вдруг Алёна.

Тася продолжала молчать, стараясь не показать охватившего ее волнения. Она крепко, до боли в костяшках, переплела пальцы, и с напряжением снова посмотрела прямо в лицо посетительнице.

— У нас с Вадиком будет ребенок, — без предисловий вдруг бухнула Алёна и расплылась в улыбке.

Ее рука инстинктивно сползла на живот, и Тася, широко распахнув глаза, проследила за ней, как будто ожидала увидеть уже готового младенца.

— Вот, смотри, это заключение врача и УЗИ. А то вдруг ты не поверишь?

На столе разразился звонком телефон. Тася вздрогнула, но трубку взяла сразу. Сквозь шум в голове прорывался чей-то голос с просьбой продлить книги. Тася машинально записала номер читательского и, не дослушав, опустила трубку на рычаг. Подняла глаза на Алёну, которая нетерпеливо ждала внимания.

— Поздравляю, — тихо сказала Тася. — А я тут при чем?

— Как это? — искренне удивилась Алёна. — Мне кажется, ты должна знать. Вадик же наверняка не сказал об этом. Понимаешь, он какой-то… — и Алёна скорчила рожицу, наморщив носик, — какой то нерешительный. Я надеюсь, ты понимаешь, что теперь-то вам надо развестись. Ну, не будешь же ты за него цепляться после того, что узнала?

И тут Тася рассмеялась, звонко расхохоталась, заливисто, как в детстве в цирке, который приехал на гастроли в их небольшой городок. Алёна покосилась на нее с жалостью — совсем у тетки крышу сорвало. Она немного поерзала на стуле и приготовилась ждать, когда у жены Вадика закончится истерика.

— Неужели он тебе ничего не сказал? — задыхаясь, смогла выговорить Тася.

Алёна удивленно приподняла бровь и едва заметно качнула головой.

— Я развелась с ним. Уже больше месяца прошло! Он разве тебе не сообщил? — с иронией спросила Тася.

Алёна чуть качнулась вперед, будто не разобрала, что ей сказали, и вдруг резко встала. Лицо ее исказилось, а от снисхождения не осталось и следа. Она схватила сумочку, комком запихала в нее бумаги, которые показывала Тасе, и помчалась к выходу.

Глава 18

Алёна исчезла, остался только едва заметный запах духов. К столу подошла знакомая посетительница, как всегда с большой стопкой книг. Это была молодая женщина, которая недавно родила третьего ребенка. Тася знала ее в лицо. Инна приходила в эту библиотеку с детства, а потом стала приводить сначала одного, а затем и второго ребенка. И вот теперь у нее родился уже третий малыш — долгожданная девочка.

— Пока гуляю с коляской, хоть почитать, — смущенно улыбаясь, сказала Инна и подвинула стопку легкомысленных женских романов.

Был такой период в жизни Таси, что ей всюду встречались беременные женщины. Куда бы она ни зашла, какую бы книгу ни открыла, что бы ни смотрела в соцсетях. Это были предложения фотографов для беременных фотосессий, товары для малышей, рассказы о родах и море снимков счастливых женщин, с нежностью придерживающих руками большой живот.

Инна тоже постоянно попадалась на глаза именно в тот момент, когда ее беременность становилась очевидной. И каждый раз у Таси сами собой наворачивались слезы, потому что только недавно она с замиранием сердца в очередной раз буквально молилась над клочком бумаги, заклиная его показать две заветные полоски.

Тася отметила выданные книги, а потом, извинившись, ушла в самую дальнюю комнату хранилища, где всегда было тихо, пусто и темно. Спряталась за стеллажами и, присев на маленькую подставку, обхватила себя руками. Перед глазами, как картинка на экране, снова возникло довольное лицо Алёны и маленький черно-белый квадратик с непонятными разводами, обозначающими ребенка. Их ребенка. Вадима и Алёны. Более выразительного подтверждения, что Тася неполноценная, и не надо. Всего-то один невнятный снимок. То, чего у нее не будет никогда.

Покинутая квартира, где осталась часть души, исчезнувшие бабушкины деньги, чужая комнатушка, в которой приходится жить теперь, — всё это померкло перед ликующим взглядом Алёны и ее ладони, прикрывающей пока еще безупречно гладкий пресс. Тася онемела, оглохла, застыла изнутри. Не испытывала даже радости оттого, что открыла возлюбленной Вадима его страшную тайну — он больше не женат. Вообще ничего. Пусто. И даже не больно.

Просидев так почти двадцать минут, Тася с трудом заставила себя встать и выйти из своего убежища. Работу никто не отменял, а вечером еще нужно зайти к Варваре Аркадьевне, обещала составить ей компанию в прослушивании радиоспектакля на французском языке.

Будет неизменный крепкий душистый чай, который старушка заваривала своим особенным способом, прозрачные на просвет чашки на блюдцах с серебряной ложечкой рядом, и хрупкие крошечные печенья, сложенные горкой в хрустальной вазочке. Накрахмаленная скатерть, безупречно накрытый стол, вышитые салфетки — ничего из этого не казалось Тасе смешным или нелепым. Наоборот, ей виделось, что она перенеслась во времени и незаслуженно оказалась там, где, на удивление, ей было покойно и хорошо.

— Тасенька, детка, — обратилась Варвара Аркадьевна, когда Тася уже собиралась уходить. — Ты не надумала занять комнату Матильды?

— Вашу сестру звали Матильда? — удивленно спросила Тася с улыбкой.

Варвара Аркадьевна картинно повела рукой, указывая на портрет, где две юные девушки, прижавшись друг к другу, смотрят вдаль, как будто надеются там разглядеть свое будущее. Это был настоящий портрет, писанный маслом. Сестры — в светлых платьях с пышными юбками грациозно застыли бок о бок, а позади, на столике — ваза с букетом сирени.

— Да. Наша матушка была большой поклонницей балета и очень любила Матильду Кшесинскую. Отец был, конечно, против такого буржуазного имени, — слабая улыбка пробежала по подкрашенным губам Варвары Аркадьевны, — но матушка умела настоять на своем.

— Я подумаю, Варвара Аркадьевна, — сказала Тася. — Спасибо вам, — и поспешила выйти за дверь.

Ей ужасно не хотелось покидать эту тихую и уютную обитель, где совсем не чувствовалось одинокой старости, где смешивались ароматы сладкого печенья и чая с чабрецом и розмарином, и гулко, но осторожно звонили большие напольные часы в коридоре. Тася вздохнула и стала