даже фиолетовый оттенок глаз поблек. Она вдруг поняла, что магическая сила не дается духам-хранителям из рога изобилия, они тоже подвластны усталости, голоду и даже страху, тревоге не только за свою, но и чужую жизнь.

— Ну, если ты достаточно окрепла, давай выпьем чаю, а горничная тем временем перестелит кровать, — предложил Рикхард. — И не волнуйся насчет празднества: до него еще два дня. За это время мне стоит обучить тебя защите от злых чар.

Дана кивнула, все еще отходя от ночного кошмара. Лесовик протер ей лицо полотенцем, смоченным в каком-то травяном настое, помог одеться и проводил в столовую, где Ярослава вместе с горничной накрыли на стол к чаю. Сегодня хозяйка гостиницы, как показалось Дане, выглядела чуть бодрее и спокойнее.

— Вижу, вы идете на поправку, милая Дана? — мягко спросила Ярослава. — Что сказать, Рикко очень о вас заботился! Вы, похоже, много для него значите.

— О да, сударыня, Рикхард очень хороший, — промолвила Дана, едва не произнеся слово «человек». — Без него я бы совсем пропала одна в чужом городе.

— Быть может, и город скоро начнет выздоравливать, — сказала Ярослава, немало удивив девушку внезапной словоохотливостью. — Я вот сегодня на рассвете выглянула на балкон, вдохнула утреннего воздуха студеного, огляделась вокруг и как-то на душе полегчало… Лишь бы дочь была здорова, а больше ничего и не надо. Я потому так за вас, Дана, и распереживалась… Ваши родители дома остались?

— У меня одна мать осталась, но у нее и так хлопот полон рот, — ответила Дана. Только теперь она почувствовала, что мысли о семье не трогают ее душу, будто эта часть жизни навсегда осталась перевернутой страницей. Однако Ярослава порадовала ее, и страшный сон, как и грядущее празднество, уже не казался такой угрозой.

Однако какая-то навязчивая мысль неотступно колола Дану в затылок. Наконец они выпили чаю и поднялись наверх, снова устроившись в ее комнатке. Рикхард улыбнулся, взглянув на ее озабоченное лицо, прилег на кровать и довольно вытянул ноги. Сейчас, в просторной тонкой рубахе, подвязанной цветным поясом, и льняных штанах, босиком, он казался обычным деревенским парнем, излучавшим тепло и искренность.

— Дана, милая, я уже извелся без твоей ласки, — промолвил Рикхард. Потусторонняя синева его глаз манила и затягивала, зрачки мерцали подобно звездочкам, и девушке нестерпимо захотелось устроиться рядом, прижаться к его теплому боку, потереться щекой о плечо. Дана залюбовалась им, но вдруг что-то вновь заскребло внутри. И она сообразила:

— Рикко, а что означает слово «ульника»?

Лесовик на мгновение замер и будто растерялся, затем произнес:

— Это такое растение… Оно цветет на месте разлома, о котором я тебе говорил. Нежить, разбуженная колдунами в ту пору, посеяла много собственной энергии — она не животворящая и тем не менее удивительно мощная. Из нее родились первые ростки ульники, впитавшие и кровь, и дым от пепелищ, и рукотворные яды. Бутоны у нее красные, а когда цветок распускается, лепестки чернеют и становятся липкими от сока. И она настолько живучая, что прорастает везде. Ведь разлом не шел по какой-то ровной линии, на его месте позднее возвели здания, улицы, рынки, — кое-где, конечно, оставался лес. Но ульника пробивалась и через дерево, и через булыжник, проникала в дома, разрушала сады и огороды, опутывала колеса телег. Но это еще не все…

— А что же? — тихо спросила Дана.

— Она как будто черпает энергию из окружающего мира, потому и остается такой сильной и цепкой. От нее хирел урожай и болел скот, ветшали новые здания, люди, в чьих домах завелся цветок, жаловались на головные боли и удушье, дети рождались хилыми и часто не доживали до года.

— Как же город справился с этой напастью?

— Не то чтобы справился, скорее он научился с ней жить. Конечно, там, где с ульникой было совсем не сладить, ее изгоняли — выкорчевывали, сжигали, изводили колдовскими обрядами. Но это делали мудрые и умелые ведуны, способные договориться с высшими силами. Их заклинания содержали и воззвание, и просьбу о прощении.

— О прощении? — с удивлением спросила Дана.

— Да, ведь природа так или иначе вновь страдала, когда люди брались отдуваться за грехи предков. И только тот колдун мудр, Дана, который способен это признать, а не бросается в бой раздув щеки, — произнес Рикхард. — Но я сейчас не собираюсь читать тебе морали. В лесах ульника, разумеется, продолжала расти, но по договоренности с колдунами мы сдерживали ее флюиды, особенно там, где люди часто появлялись. Лишь в последнее время что-то дало сбой, и это меня очень волнует…

Дана нахмурилась, чувствуя, как щеки холодеют, а в груди затягивается тяжелый узел.

— И ты опять ничего мне об этом не говорил, — заключила она.

— Потому что у меня есть только подозрения, основанные на природном чутье. — возразил Рикхард. — Я не могу сказать наверняка, что ульника имеет отношение к нынешнему сонному параличу: ведь люди жили бок о бок с ней уже не один век! Если кто-то решил сыграть на ее свойствах в собственных интересах, это действительно может быть очень опасно. Но пока мы ничего доподлинно не знаем.

Молодая колдунья недоверчиво посмотрела на лесовика и отошла к окну, словно старалась разглядеть там ответ. Рикхард приблизился сзади и осторожно обнял ее за плечи.

— Откуда у тебя взялись такие вопросы? — тихо спросил он.

— Я видела сон, столь живой, что страшно вообразить, — призналась Дана и рассказала ему о недавнем кошмаре. Рикхард выслушал, не перебивая, и не сразу ответил, когда девушка наконец умолкла и уставилась на него в бессловесной надежде.

— За обедом городской голова толковал о новой промышленности, это я хорошо запомнил. Скорее всего она как-то связана с ульникой, — наконец предположил Рикхард. — А твое ведовское чутье так обострилось, что ты смогла расковырять его речи до истины. Жаль только, что пока ты не можешь сама распоряжаться собственными видениями.

— Я только не могу понять, к чему голове истреблять свой же город? — пожала плечами Дана. — Он служит хозяевам Нави или руководствуется каким-то иным расчетом? Впрочем, в этом видении еще много непонятного, и это меня очень сильно терзает, Рикко…

— Ну, милая, успокойся, все еще будет хорошо, — мягко сказал Рикхард и привлек ее к себе. Сначала Дана вздрогнула и сжалась, будто защищаясь, но вскоре доверилась ему и безвольно растворилась в объятиях. Лесовик подвел ее к постели, помог лечь и укутал пледом, а потом долго сидел рядом и слушал ее тревожное дыхание.

…Тем временем огромная белая сова тихо парила над городом, ее желтые глаза мерцали в полутьме и всматривались в очертания людского