– Вообще, я это всё не для нас набрал. Не идти же нам в гости в Новый год с пустыми руками.

Николай улыбнулся и начал растапливать печь. Это было его любимым занятием. Он всегда вспоминал те три дня, после вынужденного побега из дома, в которые он проморозился насквозь. Прохор стал готовить толокняную кашу. Питались они так же, как было заведено при Силантьиче. С утра была перехватка – чай с лепёшкой или сухарями. Вечером, ближе ко сну, чтобы не ложиться с пустым животом, готовилась каша. Чередовали три крупы, бывшие в наличие: толокняную, перловую и пшённую. Иногда в кашу добавляли мелко нарезанное сало, летом – крапиву, и совсем редко – тушёнку. И сейчас Прохор посопел, покосился на Николу, вскрыл банку тушёнки и выскреб её в кашу.

После такого замечательного ужина, Прохор рассчитывал, что Никола продолжит чтение «Монте-Кристо». Кажется, уже по третьему кругу. Сегодня должна идти любимая Прохором глава, где Монте-Кристо расправляется с прокурором. Но Николай подтянул к себе не книгу, а фотографии и письма, которые взял из бабушкиного комода. Прохор подсел поближе. Вот: фотографии маленького Николая с родителями, родители в военной форме в Киеве, дореволюционные фотографии бабушки и дедушки, первый класс Николая. Потом Николай прочитал Прохору письма родителей. И среди бумаг, Николай увидел одно, ещё не знакомое ему, письмо. Оно отличалось от других писем. Это был ответ бабушке из Военной прокуратуры на её запрос о судьбе родителей Николая. Машинально Николай зачитал его вслух и не сразу разобрал в казённых словах суть – Иван и Мария Тихоновы погибли в сентябре 1941-го года. Он понял, что это письмо, скрываемое от него бабушкой, убило её. Николай прошёл за печку, рухнул на топчан и провалился в забытьё. Что у него теперь осталось в жизни? Ничего. Нет – остались воспоминания. Но как же это мало, когда впереди вся жизнь. И какой она станет, эта жизнь, без самых дорогих его сердцу людей? Слёз не было. Было только желание исчезнуть из этой жизни. Теперь она становилась безынтересной. Николаю казалось он лежит с открытыми глазами, даже видит край печки в темноте. Рядом появились лица родителей и бабушки. Они, весёлые и радостно-возбуждённые, пытались что-то ему сказать и объяснить. Их голоса, Николай не слышал, но почувствовал, как исходившая от них радость, передалась ему.

Проснулся Николай за полдень. Прохор терпеливо ждал его пробуждения за столом. Ждал для разговора. После чая с сухарями Прохор, вполголоса, заговорщицки, начал:

– Жил у нас в слободке колдун Корней. Шибко его все боялись. Даже те, кто ни в бога, ни в чёрта не верил. А меня он сызмальства привечать стал. Прохором-то это он меня назвал. То игрушку, какую сделает, то сладостей принесёт, то из одежды чего. Наши говорили, что я и не болел никогда, и удача мне во всём – это по его заговорам. Когда я постарше стал, он меня для разговоров часто звал. Много интересного рассказывал и показывал. И вот как-то я пожалился при нём, что без матери расту, не как другие. А он мне говорит, что время придёт, и я её увижу. Человек, говорит, не умирает, а переходит в другую жизнь. Всё в той жизни прекрасно, одно только их печалит в той жизни, что мы здесь страдаем. А страдаем мы здесь только от глупости и незнания. Здесь наша жизнь, как бы с завязанными глазами. Мы ходим, толкаемся, сбиваем друг дружку, и каждый сквозь повязку видит своё. А там, он говорит, мы эту повязку снимем.

Прохор тяжело вздохнул. Он видел, что Николай не понимал того, о чём он ему говорил. Прохору осталось только устыдить своего товарища:

– Ты что же, хочешь, чтобы там твои родные мучились, места себе не находили, корили себя, думали: «Ах, зачем мы его родили на такое несчастье?» Ты этого хочешь?

Видя, что Николай находится в угрюмом безразличии, и совсем не впечатлён его рассказом о колдуне, как он ожидал, Прохор решил привести ещё один пример:

– Не веришь? А вот я тогда тебе ещё кое-чего скажу. Корней мне за неделю сказал, что война будет. А ещё заговорил он меня от врага и от неволи. Заговорил, и исчез, больше его никто не видел.

– Зачем же сказал? Теперь не сбудется, – спросил сомневающийся Николай.

– Нет. Корней сказал, что заговор уйдёт, если я человека убью, или отниму чего у того, кто беднее меня. А я же не прокурор, мне нечего бояться.

Прохор добавил ещё несколько примеров о всемогуществе и прозорливости своего колдуна. И Николай, вспомнив, что о чём-то похожем он слышал и от бабушки, перешагнув через свои пионерские убеждения, решил, что что-то в этих разговорах всё-таки есть.

Новый год получился замечательным. Особенно для Прохора. Он стал главным героем праздника. Николай, с удивлением, отметил то обстоятельство, что все присутствующие общаются с Прохором на равных, как со взрослым. И это, несмотря на то, что они с Володькой, были старше Прохора. Отметил это Николай без зависти, а просто, как интересный факт. Прохор всё время был в центре внимания Верочкиной семьи и Верочкиных соседей. Всем почему-то не терпелось узнать мнение Прохора по различным вопросам. От того, когда закончится война, до того, какие ткани предпочтительней на платья предстоящим летом. И самое интересное, Прохор находил, что на это отвечать. Причем, отвечал он, судя по реакции вопрошающих, довольно толково. В гостях они пробыли три дня.

Возвращались они, радостно вспоминая моменты прошедшего праздника. Но, когда до дома оставалось совсем немного, Прохор встревожено остановился, зажмурил глаза, как от боли и тихо произнёс: «Беда, Никола, бежим!» Дом Силантьича стоял без крыши, с вывалившимися окнами. Часть крыши рухнула вовнутрь, а часть завалилась на тыльную сторону дома, разрушив, при этом кусок стены. Внутри и снаружи дымили слабо тлеющие, головешки. Печь стояла без дымохода с вырванной вьюшкой, что говорило не о пожаре. Это было похоже на последствия взрыва. Прохор метнулся по периметру участка, выглядывая следы чужаков. Следы, через пустырь, уже засыпанные выпавшим снегом, уходили в сторону Курского вокзала. С невидящими глазами Прохор прошёл мимо Николая, тихо выдохнул: «Прости, Силантьич, не уберёг!» и повалился в снег. Николай кинулся к другу, попытался его поднять и привести в чувство. Прохор не реагировал. Николай взвалил неподвижное тело друга на плечи и направился в сторону бараков, к людям. Но, сделав несколько шагов, он оступился и, стараясь удержать Прохора, упал,