Первые два военных года прожили на запасах Силантьича. Погреб и подпол были заполнены ещё до начала войны, в расчёте на большую семью Силантьича. С детьми, невестками и внуками их проживало здесь раньше семнадцать человек. Вносил свою лепту и Володька. Он единственный из всех получал хлебные карточки и талоны на продукты. Силантьич обучил Володьку самым простым приёмам ковки, резки и клёпки металла. Благо сарай был завален, закупленными ранее, железными листами, полосами и проволокой. Силантьич даже сумел подрядиться на несколько заказов. На полученные деньги покупался керосин для лампы, мука и мыло, иногда тушёнка, весной – семена для посадки. Все домашние дела, летом огород – добровольно взвалила на себя Галинка. Казалось, она никогда не устаёт. И другим, глядя на неё, стыдно было лодырничать. Василий помогал сестре, Павел помогал бабушке, Силантьич с Володькой занимались своими делами. Прохор успевал поучаствовать и там, и там. А ещё, раза три за неделю он убегал, часа на два на три, и прибегал с деньгами и со свежими газетами. На суровые расспросы старика, не ворованные ли, он с самым невинным взглядом, отвечал: «Ну что ты, Силантьич, сами в руки суют». Когда Силантьич как-то пожаловался на зрение, Прохор на следующий день притащил ему очки, уверяя старика, что приобрёл их у знакомого доктора. Прохор умел убедить кого угодно в самом невероятном.

Все обитатели дома, с утра, начиная заниматься своими делами, ждали только одного – когда вечером соберутся за столом. После ужина Галина или Володька читали вслух газеты, которые притаскивал Прохор. Потом по очереди читали вслух книги. Книг было немного. Несколько принёс с собой Володька. Это были книги о советских пионерах, о пограничниках и одна повесть о японских шпионах и их разоблачении. У Силантьича было две книги: первая – справочник «Пчеловодство и бортничество» Потоцкого, вторая – бабушкина «Псалтырь» на церковнославянском. Все книги были прочитаны не по одному разу, кроме бабушкиной «Псалтыри». Еще рассказывали истории: кто-то из жизни, кто-то прочитанные или выдуманные. Засиживались за полночь, и Силантьичу с трудом удавалось разогнать всех спать. Двое оставались караулить дом и огород летом. Вот, в одно из таких дежурств, Володька и заметил Николая возле дома. Кстати, вся система защиты дома была продумана и подготовлена Прохором. Он запретил ходить на Курский вокзал по прямой. Объяснил, что это всё равно, как самому к себе чертей приглашать. Тропинку от дома до бараков он сделал такой витиеватой, что Силантьич сам несколько раз плутал, возвращаясь из города. Каждому он растолковал, как себя вести в той или иной ситуации, когда и что кричать, или наоборот замереть и не шевелиться. А вокруг дома Прохор устроил различные ловушки и обманки. «Чем дальше фрица гонят, тем больше сволоты в Москву лезет» – авторитетно заявил Прохор.

Когда в доме Силантьича появился Николай и рассказал свою историю, все единодушно высказали мнение, что теперь Николай должен остаться у них. А Прохор объяснил, что его ждёт за непреднамеренное (что ещё надо доказать) убийство этой гниды Пасюка. Николай, конечно же, остался. По просьбе Силантьича он начал заниматься школьными предметами с Василием и Павликом. А с Прохором пришлось начинать с самых элементарных вещей. В другое время Николай помогал Володьке и Силантьичу в мастерской. И даже неоднократно удостаивался похвалы Силантьича за сметливость и сноровку.

Ближе к лету Силантьич серьёзно заболел. Ходить ему было невмоготу, и он целыми днями лежал в постели. Поднимался только к ужину. А вечерние посиделки с чтением и рассказами перенесли в комнату Силантьича, чтобы он слушал в своей кровати. Однажды вечером Прохор привёл с собой доктора. У него действительно оказался знакомый доктор. Доктор обращался к Прохору на «вы». Осмотрев старика, он вышел в сени и сказал: «Извините, Прохор, тут я бессилен. Старость. Всё, что я могу посоветовать – это движение, по мере сил, и общение с людьми. Почувствует, что стал обузой и не нужен – сгорит за неделю». С этого дня вокруг Силантьича была организована, управляемая Прохором, суета. Старика постоянно тормошили и просили что-то выслушать, что-то посоветовать, что-то посмотреть. Иногда, правда, выходило с перебором. Так, что старик, чертыхаясь, умолял дать ему спокойно помереть. И знаете, Силантьич действительно пошёл на поправку. Скоро, по ранению, демобилизовался и приехал Григорий, старший сын. Привёз хорошие для стариков вести, что все сыновья живы. Потом Григорий стал собирать родителей для переезда под Ярославль, к невесткам. Так решили все сыновья. Перед отъездом на вечерних посиделках Силантьич спросил, кто поедет с ним. Сын Силантьича был только рад этому решению отца. Где жить, он сказал, найдётся, а с такой дружной бригадой за любую работу взяться можно. И заживут они как у Бога за пазухой. Безоговорочно согласился ехать только Павел. У остальных были свои причины остаться в Москве. Володька, по протекции парткома отцовского депо, с сентября начинал учёбу на помощника машиниста. Галина разослала письма по старым довоенным адресам родственников и знакомых в Харькове, и теперь ждала ответа. Николай надеялся дождаться родителей. А Прохор обещал Силантьичу приехать сразу, как только посмотрит на Гитлера в клетке, когда его провезут по Москве. Этого события он ожидал под впечатлением парада пленных немцев, на который все ходили неделю назад. Наутро все вышли проститься. Силантьич подозвал Прохора и вручил ему пачку денег: «Присматривай тут. Ты из нас самый юркий. Даст Бог, свидимся», и они крепко обнялись. Дальше двора провожать их, Силантьич не разрешил. Бабушка перекрестила и поцеловала каждого. Силантьич сказал коротко: «Живите дружно, как мы с вами жили. Берегите друг дружку». Сквозь слёзы и рёв ему это пообещали.

После отъезда Силантьича долго приходили в себя. Окончательно раскиснуть не дал Прохор. Он вставал первый, будил всех и распределял работу по дому и огороду. Как ни странно, никто не был против его предводительства. Потому, что всё, что говорил и делал Прохор, напоминало всем дела и слова Силантьича. И глядя на уменьшенную копию Силантьича в лице Прохора, всем становилось легко и весело. А когда Галинка предложила всем именовать его Прохором Силантьичем, Прохор по-стариковски погрозил ей пальцем, но на лице его проступила довольная улыбка. Теперь, когда надо было решить какой-нибудь деловой вопрос, к нему так и обращались по имени-отчеству.

С сентября Володя начал учиться, и бывал в доме только по воскресеньям. Тут и стало понятно, что Галинка тоже к нему неравнодушна. Но в ноябре Галина получила ответ на свои письма в Харьков, и они с Василием отправились в родные