сохранялось тепло от дымохода. Еды не было ни крошки. Николай через слуховое окно доставал с крыши снег, растапливал его руками и пил. Первые капли были самые аппетитные потому, что имели солоноватый привкус от немытых рук. На третий день Николай решил перехватить по дороге в школу своего школьного друга и узнать у него последние новости. Друг рассказал, что в школу приходил милиционер и разговаривал с их классной руководительницей. О чём говорил милиционер, друг не слышал. А вот слова учительницы слышали многие. «Николай этого сделать не мог!», «То, что вам о нём сказали – это ложь», «Николай Тихонов – честный человек!» После уроков учительница объявила классу, что их товарищ, Николай Тихонов, попал в беду. Всех, кто знал его местонахождение, она просила сообщить о нём в дирекцию школы. А в конце прибавила, что, скорее всего, Николая уже нет в Москве, и он решил затеряться в провинции. Николай понял, что эти слова учительницы были советом ему. После уроков, в школьный сарай, где ждал Николай, друг принёс еды, какую смогли собрать одноклассники, и пятьдесят рублей. Они простились, и Николай вернулся на чердак, чтобы поесть и всё обдумать. Он развернул кулёк, сложенный из новогодней стенгазеты. В нём было: три варёных картофелины, маленькая луковица, варёное куриное яйцо, семь кусков серого хлеба и треть плитки союзнического шоколада. Именно с шоколада Николай и начал свой обед. Этот обед дядя Коля помнил до сих пор.

Николай решил последовать совету классной руководительницы и отправиться подальше от Москвы. Конечно, ближе к Сокольникам была площадь трёх вокзалов, но Николай решил пробираться на Курский. Сделать это надо было с четырёх до шести утра. В это время, патрули, если и встречались, то только на центральных улицах. Он бежал не думая, что его может ждать. Он не продумал, что ему отвечать, если его вдруг остановят, но подчиняясь какому-то неведомому чувству, двигался уверенный в успехе. Дорога по набережной Яузы, заняла меньше часа. На сам вокзал Николай рассчитывал попасть с тыльной стороны. Он свернул с набережной, пропетлял между жилыми бараками и вышел на какой-то пустырь. Пересечь его до железной дороги, оказалось не так просто. Снег был по пояс. Николай начал искать возможность обойти пустырь и наткнулся на маленькую тропинку. Через плотные заросли голого кустарника тропинка привела его к одиноко стоящему двухэтажному кирпичному дому, к которому с двух сторон примыкали деревянные хозяйственные постройки. Дом был явно обитаемый. Следы у калитки и ворот были свежими. От дома до железной дороги, казалось не больше ста метров. Слышался грохот маневровых паровозов. Даже запах долетал железнодорожный. Однако никакой тропинки от дома до железки Николай не обнаружил. Он уже собрался двинуться по снегу напрямик, как его окликнули. К нему подошёл парень, старше Николая года на три, и спросил его, что он здесь делает. Николай сбивчиво объяснил, что ему нужно попасть на Курский вокзал. Парень решительно, казалось даже угрожающе, заявил, что отсюда на вокзал Николай не пройдёт, и сразу же добродушно предложил зайти в дом выпить чаю и согреться. В доме Николаю показалось необычайно жарко. Как только Николай присел на предложенное ему место за столом, глубоко вдохнув, он заснул. Когда Николай проснулся, перед ним стояли все обитатели этого дома.

Монте-Кристо

Вокруг стола стояли семеро: старик со старухой; парень, который завёл сюда Николая; девушка, лет семнадцати; трое ребят: двое, из которых, были ровесниками Николая, а третий, младше, года на два. Одеты все были чисто и опрятно. Только на самом младшем были вещи, перешитые из большего размера.

Хозяином этого дома, был однорукий старик. Все звали его Силантьич. Руку он потерял в Первую мировую. Дом построил его дед, бывший крепостной, для обустройства здесь семейной скобяной мастерской. При Советской власти мастерскую зарегистрировали как артель. Силантьич стал председателем артели, а работниками были его трое сыновей. Изготавливала артель замки, засовы, дверные и воротные петли, навески, садовый и огородный инструмент. Осенью 41-го сыновья ушли добровольцами. Жёны сыновей с детьми отправились на малую родину под Ярославль. Силантьич с женой остались одни. Первым к ним пришёл Володька, тот самый, что привёл Николая. Отец Володьки был железнодорожным машинистом. Жил Володька раньше, с отцом и мачехой, в тех бараках, что недалеко от дома Силантьича, где жили работники Курского депо. Отец Володьки пропал без вести в первые дни войны. В депо, куда ежедневно забегал Володька узнать об отце, никто ничего о нём не слышал. Через месяц, как пропал отец, мачеха заявила, что содержать Володьку, она больше не намерена. Володька собрал свои вещи и отправился просить угол к Силантьичу, которого знал ещё до начала войны. Раньше он забегал к Силантьичу посмотреть, как работают в артельной кузнице, и сдружился с внуками Силантьича. Через некоторое время Володька на вокзале встретил Галину, с её младшим братом Василием. Они из Харькова больше месяца добирались до Москвы к родственникам. Опоздали. Никого из родственников в Москве не осталось. Володька позвал их к Силантьичу. Через неделю Володька был уже по уши влюблён в Галинку, несмотря на то, что сама Галина всегда напоминала и подчёркивала, что старше Володьки на целый год. Следующим в артельный теремок попал Павлик, ровесник Василия. Он отбился на вокзале от эвакуировавшегося дома-интерната, куда он попал, как сын «врагов народа». Отбился он очевидно по собственной воле. Он был кротким и молчаливым. Его подобрал Силантьич. А позже, больше, чем о ком-либо, заботилась о нём супруга Силантьича, которую все звали просто бабушкой или бабулей. Самый младший из жильцов – Прошка – попал в дом, при неудачном применении им своих профессиональных навыков. Родителей своих он не знал. С самого рождения он рос и воспитывался в тайном пристанище знаменитой московской воровской банды, состоящей из бывших офицеров царской армии и даже считался её талисманом. Он с шести лет стал незаменим: когда надо было проследить, подслушать, отвлечь внимание, пролезть туда, куда другой не пролез бы. В день, когда он ночевал у Корнея, почитаемого в воровской слободке колдуна, всех его старших подельников взяли во время облавы. На следующий день исчез и Корней. И он один, восьмилетний в ту пору, изобретая новые способы добычи еды и поиска мест для ночлега, умудрился просуществовать в Москве более полугода. Пока не был втащен за ухо Силантьичем в форточку, в которую Прошка лез, с целью поживиться в доме. Его отмыли, приодели, накормили, и Прохор очень смешно рассказал историю своих