class="p1">– Так! Никто не утонет, нет никакого потопа. Река не разлилась, я утром проверял.

– Правда?

Ещё какая правда!

* * *

Из-за этого дождя все будто сошли с ума: вчера по местному телевидению вместо кино крутили наводнение, которое было у нас лет пятьдесят назад. Разрушенные дома, вымытые огороды, тяжёлая машина болтается на воде, как поплавок… Это называлось у них «Документальный фильм», как будто от этого легче.

Баба Галя, не к ночи будь помянута, на днях поймала меня у магазина и попросила помочь. Я думал, только с сумками, – не-а. Когда я втащил её пакеты в дом, она прошагала на кухню, торжественно стянула вязаную салфетку с маленького телевизора и велела тащить его на чердак: «А то затопит нас, как я «Новости» смотреть буду!»…Я мог бы сказать ей многое, пока затаскивал этот сундук со сказками по древней откидной лестнице без перил; пока пропихивал в люк и пока держал, ожидая, когда баба Галя вскарабкается сама и решит, куда его там ставить. Конечно, промолчал, как всегда.

Даже мой отец, спокойный как танк, нервничает. Утром он ушёл на дежурство. Обычно он не будит меня, каникулы всё-таки, а тут растолкал, только чтобы сказать: «На рыбалку без меня не ходи». Как будто я собирался! Я что-то проворчал, не посыпаясь толком, а позже, когда встал, сперва решил, что приснилось. Но потом посмотрел в окно и побежал к реке.

Мне показалось тогда, что в деревне и не рассветало. Бесконечная серая туча словно накрывала дома старым прабабкиным платком. Когда я сам был как Катька и болел, прабабка заставляла меня дышать горячей картошкой, а сверху на голову накидывала свой серый платок. Пар был горячущий и обжигал, но я боялся не его, а платка. Тяжёлый, серый, перекрывающий нормальный воздух и свет… Мне каждый раз казалось, что это навсегда, что я уже не подниму головы, этот жуткий платок поглотит меня как вода. Вода.

На улице никого – оно и понятно: все на работе или прячутся по домам, а мне тогда казалось, что я остался один. В этой бесконечной воде, под этим серым платком, закрывающим солнце. Я, вода – и больше никого.

Я не заметил, как Юрич оказался рядом. Сперва услышал запах кислятины, знакомое шуршание куртки, а уж потом узнал этот наглый голос:

– Двенадцать часов, все порядочные люди на работе уже!

Я привык это слышать за последние месяцы, и ответ вышел сам собой:

– А что ж вы-то туда не идёте?

– Я серьёзно! Долги надо отрабатывать! – Юрич сцапал меня за шиворот дождевика и развернул к себе. Дождь заливал его красное худющее лицо, похожее на макет мышечной системы в кабинете биологии. Ко лбу прилипла прядь волос, и с неё стекло вниз, повиснув под самым кончиком носа противной каплей, будто у Юрича ещё и насморк. Фу!

Это безкожее существо достаёт меня с самой весны. Оно считает, что Лёха не доработал у него положенный срок и какой-то там аванс остался должен. Это чушь, мы оба это знаем. Просто ему нужен работник в магазине, а я меньше всего на свете хочу работать на Юрича.

– Ничего он вам не должен. А я тем более.

– Ты что такое несёшь?! – он притворился, что злится. – Да я, если хочешь знать…

– Не хочу. – Мне понравилось, как это прозвучало. Он даже на секунду опешил. Я дёрнулся вперёд и услышал, как хрустнули швы дождевика. Держит. Под плащ тут же полилась вода, омыв позвоночник длинной струйкой, это было последнее, что оставалось на мне сухого: спина! По коже тут же побежал холодок, аж до пальцев ног, и меня передёрнуло. Вот привязался! За что я, почему я?! «Потому что Лёхи больше нет», – мелькнуло в голове.

В нос толкнулась непрошеная слезина, и Юрич это как-то заметил. Отпустил мой порванный дождевик и даже отступил на шаг:

– Иди, нюня, никто тебя не трогает!

Я пошёл к реке. Слезина застряла на выходе, превращая и без того мутный пейзаж в кучу серых пятен. Юрич ещё орал мне в спину:

– Если ты к реке, то она не разлилась! Можешь идти домой, к папке!

Вот откуда он знает?!

К реке я, конечно, сходил, не верю я этому Юричу. Вода здорово поднялась, но отвесный берег пока удерживал реку. Я долго возился с прутиком, замеряя, сколько ещё берега осталось до воды, как будто что-то в этом понимаю. Когда пытаешься успокоиться, начинаешь измерять, рассматривать то, в чём ни черта не смыслишь. То, что тебя пугает. Хотя меня скорее пугал не потоп, а то, что все его боятся. Это как зараза.

…Я даже сделал ногтем насечку на своём прутике и припрятал его, как будто завтра собираюсь вернуться и сравнить, как поднялась вода. А может, и правда собираюсь. Нет уж, завтра – ну, может, послезавтра – этот дождь кончится. Ну должен же он кончиться когда-нибудь, так почему не завра?

* * *

– Правда. Я замерял уровень воды, Кать. Там ещё вот столько до берега. – Я развёл руки, будто показываю, какую рыбу поймал. Выходила не очень большая.

Катька недоверчиво посмотрела на мою воображаемую рыбу:

– А это много или мало? А если дождь не перестанет, то за сколько он зальёт это вот?.. Ой, ты же с утра ходил, может быть, сейчас уже!..

– Так! – Я не знал, много это или мало. – Давай знаешь что сделаем? Зайдём сейчас ко мне, отыщем у отца в гараже резиновую лодку… И надуем у вас на веранде!

Катька расхохоталась:

– Ты что такое говоришь!

– Это чтобы ты улыбалась. А если увидишь, что лодка уже дрейфует, бери деда и плывите в Новые дома. Они высоко, их небось не зальёт. Ну или к нам. У нас второй этаж есть.

…И дом у нас покрепче вашей развалюхи. Но этого я вслух уже не сказал. У нас с отцом двухэтажный кирпичный дом, наверное, самый высокий из старых домов в деревне, чтобы его снести, нужна не вода, а динамит. По совести, надо было уже тогда пригласить Катьку и деда Артёма к себе, а не выдумывать эту чушь с лодкой. Только дед Артём ни за что не пойдёт, пока их с Катькой домик не зальёт по колено.

Лёха мне говорил: «Не бросай моих». Я и не бросаю, но дед Артём яростно отстаивает свою независимость. Когда я захожу к ним по дороге в магазин узнать, не надо ли чего, он говорит: «Я сам сбегаю». Сбегает, конечно, потом, если не забудет. Он мне даже дрова