— Пойдем на кухню! Эта чертова миссис Клинч снова забыла сварить кофе. Хотя все равно она делает кофе слабым, как моча.

Лалла попросила поставить на огонь кофейник и ушла, оставив меня в одиночестве. Она пообещала найти старую клетку, в которой когда-то держали попугая. Лалла сказала, что клетка хорошо подходит для того, чтобы держать в ней кролика подальше от собак. Стены кухни были выложены голубым и желтым кирпичом высоко, до самого потолка. Разнообразная кухонная утварь — миски, чашки, сковороды и кастрюли — хранилась в двух огромных шкафах. Корзины с надписями «Сахар», «Мука», «Рис», «Саго» стояли в ряд. На стене над ними висели большие круглые часы. Часы стояли, их стрелки показывали половину пятого. Центр кухни занимал длинный стол. На не очень чистой крышке стола была стопками свалена посуда с остатками ужина. Пол был выложен камнем. Два кресла возле черного очага завершали картину.

Очевидно, когда дом был построен, кухня соответствовала последним требованиям времени. Я представила, как работавшие здесь поварихи гордились своим местом, как, побывав дома на выходных, встретившись с многочисленной родней, возвращались сюда, втайне наслаждаясь преимуществами своего положения. Сейчас они давно мертвы и всеми забыты, как никому не нужный человеческий хлам. Выражение «человеческий хлам» я нашла у Томаса Гарди. Я обожала его романы. С огромным облегчением, прочитав истории, полные жестокости, ужаса и несправедливости, я вдруг обнаружила, что Гарди может быть занимательным. Каждый, кто знаком с «Тэсс из рода д'Эрбервиллей», поймет, что я имею в виду. Я отдала несколько романов Красному Кресту, но вскоре пожалела об этом как об ошибке. Я боялась, что книги могут попасть к человеку, обездоленному судьбой, и станут последней каплей, переполнившей чашу. Я не хотела, чтобы мой подарок привел кого-либо к самоубийству.

— Посмотри! — Лалла несла в руках большую клетку.

Мы посадили туда кролика. Кролик или крольчиха — мне показалось, что животное было женского пола, — забилась в угол, отказываясь смотреть в нашу сторону. Мы просунули ей миску воды, несколько листьев салата, пару морковок и кусочек хлеба.

— Собаки спят в прихожей. Я уверена: если мы оставим клетку здесь на ночь, они не смогут до нее добраться, — добавила Лалла. — Бедняжка не выглядит жизнерадостной, не правда ли?

Крольчиха смотрела сквозь прутья решетки затравленным взором прямо перед собой. Пока я размышляла о том, что, может быть, не стоило вмешиваться и спасать ее, крольчиха, переваливаясь, добралась до морковки и стала поедать ее с неожиданным энтузиазмом.

— Ты не закипятила воду? Ничего страшного! Давай лучше вернемся в гостиную, подождем мужчин. — Лалла была немного расстроена: она обнаружила, что Джереми использовал ее лучший свитер как подстилку для зверька. Свитер был липким от крови. Он был выпачкан остатками сыра и крошками яблочного пирога, которые кролик не захотел есть. Лалла посмотрела по сторонам. — Интересно, где же миссис Клинч? Фу, как здесь темно и уныло! Я ненавижу приезжать домой!

— Я только что подумала, как, должно быть, интересно быть служанкой в большом доме — даже романтично. Я представила слуг, устраивающих вечеринки, веселые танцы, встречу Рождества. На кухне всегда тепло и много вкусной еды. Я скорее хотела бы быть служанкой, чем госпожой, мерзнущей в одиночестве в роскошной гостиной. Гораздо лучше проводить время в компании слуг, чем скучать от безделья и вышивать диванные подушки, чтобы убить время. — Подумав немного, я добавила: — Кроме того, я очень плохо вышиваю.

Я задрожала, сама идея казалась мне устрашающей.

— Ты замерзла? Пойдем скорее в оранжерею! Наш папа — увлеченный птеридолог, соответственно, оранжерея — единственное место в этой дыре, где может быть тепло.

— Что такое птеридолог?

— Я решила покрасоваться. — Лалла обезоруживающе улыбнулась. — Это единственное длинное слово, которое я знаю. Птеридолог — это человек, который изучает папоротники. В этом весь папа. Я имею в виду, он совершенно замкнулся в своем мире. Мне иногда кажется, что, уделяй он маме столько же времени, сколько своим дурацким растениям, она избавилась бы от своих странностей… Давай возьмем проигрыватель. Все пластинки очень старые, но все равно должно быть весело.

— Ты уже что-нибудь чувствуешь? — сказал Джереми, крепко сжав меня, потому что я поскользнулась на мокрой плитке. — Здесь очень душно, не правда ли?

Воздух был настолько влажным, что платье прилипало к моей спине под ладонями Джереми. Но это нисколько не беспокоило меня.

— Нашел ли Хаддл кого-нибудь в саду? — спросила я.

— Не думаю, что он кого-то искал. Мама часто что-нибудь видит. У нее богатое воображение плюс комплекс преследования. Самое ужасное сочетание, хотя из этого может получиться неплохой сюжет для романа. — Джереми попытался сменить тему. — Тебе когда-нибудь говорили, как ты прекрасна?

— Все равно нужно было выйти, на всякий случай.

— Если там и был кто-то, то только Баузер, он слоняется по саду, обделывая свои гнусные делишки. Или угольщик забрел, собирая хворост для костра.

— Звучит романтично. Какое интересное место. Чем на самом деле занимаются угольщики?

— Хм… Кроме того, что жгут древесный уголь, они обрезают деревья — избавляют их от лишних веток, от всего того, что мешает деревьям нормально расти. Это была моя идея — разрешить угольщикам приходить к нам. Отец безнадежно все запустил. В поместье работал человек, который ухаживал за садом, но папа уволил его несколько лет назад. У нас хронически не хватает денег. Вскоре мы окажемся посреди непроходимого леса, такого же густого, как тот, что окружал замок Спящей красавицы. Только ты и ОЗПА сможете прорубить дорогу через заросли своими надежными мечами и исправить положение, не правда ли, дорогая?.. О Господи, ты очаровательна!

— Мне нечего сказать. Все решает Пирс. Я всего лишь мелкая сошка.

Я понимала: Джайлс не простит, если я сболтну лишнее по поводу того, намерено ОЗПА вкладывать деньги или нет. К счастью, Джереми отвлекла музыка. Лалла поменяла пластинку, из проигрывателя раздались звуки румбы. Джереми положил обе руки мне на задницу и повел в танце, покачиваясь в такт. В моей голове кружились странные мысли, мне казалось, что папоротники протягивают ветви, как крохотные зеленые руки. Была ли это вызванная наркотиком галлюцинация — мне было все равно, точнее, мысль об этом возбуждала меня.

— Ты замечательно танцуешь! — воскликнул Джереми, когда я стала двигаться, как учил меня Антонио много лет назад в Монте-Карло. Тетя не одобрила бы моего хвастовства. Она считала, что девушку украшает скромность. Но мне было весело, я, наслаждаясь, ловила восхищенные взгляды. В глубине души я надеялась: мой постыдный эксгибиционизм вызван выкуренной сигаретой с марихуаной.

— Научи меня! — закричала Лалла, раскрасневшаяся от выпитого алкоголя.

Вскоре все, даже Джайлс, переступали с ноги на ногу, пытаясь повторить движения. Шаг влево, шаг вправо, шаг вперед, шаг назад, пауза. Поворот налево, поворот направо, пауза. Джереми был вне себя от хохота, задыхаясь от усилий и жары. Остановившись на минуту, он допил остатки коктейля.