он почувствовал расположение ко мне, поговорили мы довольно откровенно. Может быть, понял, что я не 18-летний пацан (меня в 23 года призвали) и поэтому вряд ли получится меня сломать и вытянуть признательные показания. А без них навесить на меня избиение сослуживцев было проблематично. Я мог просто упереться и всё.

Сама причина моего конфликта с курсантами-азиатами была проста. Банальна для СА. Я был одного с ними призыва. У нас в учебке постоянный состав начинался с помкомвзвода, командиры отделений были из курсантов. Так как я был взрослее однопризывников, ответственнее, то и стал командиром отделения. Это значит, что в наряды на работы (чем наша армия и занималась преимущественно, а не боевой подготовкой) и на службу я стал ходить старшим. А попробуйте в наряде на подсобное хозяйство части, на свинарник, заставить туркменов чистить у свиней и кормить их! Я заставлял. Конечно, если бы после наряда этих туркменов отвели в медсанбат, то меня сразу и посадили бы за причинение телесных.

Можно было бы не заставлять? Нельзя. Звание чмыря, который чурок не может заставить работать — тоже не очень приятно носить.

Особист, старший лейтенант, по возрасту был не намного старше меня. Ему наверно было уже слегка тоскливо от его тупой службы, да и личное дело он мое посмотрел, а там такая анкета, что понятно — не пацан пришел на беседу. Старлей достал из сейфа бутылку чачи и шоколадку, сказал, что его зовут Игорем, но это только вот сейчас, пока я у него в кабинете. И мы поговорили про политику. 1987 год как никак был!

Вспоминайте, что писала перестроечная пресса про наш армейский бардак. Клеймили армию за многое и за многое справедливо. Самый сильный визг раздавался по поводу дедовщины. Правильно? Еще и про землячество проскакивало. Но упорно эта пресса молчала об одном: о провоцировании и подготовке в армии националистического взрыва. Про национализм, который захлестнул армию, перестройщики даже не вякали. Это было запрещено. Народ не должен был понять, что правящая клика ЦК КПСС руками армейского руководства разжигает межнациональную рознь в стране, готовя ее распад. Если вы думаете, что хоть один перестроечный журналист-демократ мог пикнуть без воли на то идеологического отдела ЦК КПСС — то я не виноват, что вы немного странно окружающий мир воспринимаете.

Вот с особистом Игорем тогда, в сентябре 1987 года, в его кабинете мы об этом и говорили часа три, пока бутылку чачи не уговорили. У старлея тоже накипело на душе, а вот высказать накипевшее ему было некому. Не с офицерами же части, которые его не любили (особист!) вести задушевные беседы! А солдат — ну кто ему поверит, что в кабинете особого отдела говорилось?!

Диалог был примерно такой:

— Игорь, ты представляешь что будет, если завтра китайцы объявят войну и нашу часть по тревоге выведут против них? Сначала все нацмены дружно перевалят всех русских. Потом они начнут между собой резьбу по дереву. Китайцам не с кем воевать будет.

— Петруха, да еще до резьбы по дереву вы все вместе начнете стрелять офицеров, которых шакалами называете…

Но, конечно, я тогда в кабинете особиста больше всего возмущался призывом в армию студентов. Разные маршалы Язовы объясняли, что в армии у них зольдатенов нехватка, да техника стала сложной, поэтому студенты очень сильно нужны… Суки.

Вот Игорь мне тогда и сказал, на мой упрек, что он помалкивает о том, что в части у нас национализм процветает, что если он напишет об этом справку, то засунут его из города Спасска-Дальнего, хоть и пыльно-цементного, но города, в такую жопу для мозговой профилактики… Запрещено было этой темы касаться.

А вот призыв студентов — это уже серьезно. Это подготовка к событиям страшным. Все туркмены и азербайджанцы, с которыми я конфликтовал, были тоже студентами. И моя ситуация для СА не уникальная, а банальная. Мы тогда с особистом пришли к выводу, что призыв студентов — это план по заражению крайне агрессивным национализмом сначала студентов высших учебных заведений. А потом, как следствие — интеллигенции.

А зараженная национализмом интеллигенция — это кровавая резня. Что и случилось через несколько лет.

* * *

Бывшему высшему командному составу СА и ВМФ нужно успеть склеить ласты до того времени, когда в нашей стране будет восстановлена Советская власть (а это обязательно будет, исторический процесс необратим, как был необратимым процесс перехода от феодализма к капитализму, так и переход от капитализма к коммунизмы — необратим). Если эти мрази в генеральских погонах не успеют окочуриться, то обязательно попадут под замес в процессе разборок с «врагами народа».

Мне в армию брат привез роман американского писателя Флэнагана «Черви». Роман про американскую армию. Он был у нас переведен, издан и рекламировался, как правдивая книга об ужасах армии США.

Я уже сержантом был к тому времени, мы этот роман постоянным, сержантским, составом роты читали по ночам в каптерке. Точнее, брали из наряда дневальных духа и он нам его вслух читал, пока мы жарили картошку с тушенкой. А мы ржали над америкосами! Мы ужасов в «Червях» не видели, мы смеялись, что если бы американского солдата загнали в казарму советской армии, то он через два дня точно повесился бы от увиденного кошмара, если то, что было в армии США, воспринималось им как ужас.

Нам потом объясняли, что дедовщина — этот кошмар СА, была занесена в армию после призыва в нее уголовников. Типа, занесли в армию эту уголовную традицию и потом уже командование не могло с ней справиться. Казарма ушла из под контроля офицеров.

Это вранье. Советская армия была насыщена офицерским составом в такой степени, что справиться с дедовщиной в армии можно было бы, при желании, за сутки. Смотрите, в стандартной штатной роте на 100–120 солдат было — командиров взводов — 4, замполит, заместитель командира роты, сам командир роты, да еще прапорщика-старшину прибавьте, почти офицера. 8 человек! 8 взрослых, облеченных властью мужиков, на сотню пацанвы!

Это в пехоте, а в других родах войск соотношение между солдатами и офицерским составом еще более высокое в пользу погонников.