Дочь дрожала от страха. Она проснулась от громкого человеческого голоса и обнаружила, что она одна. Появление Пакса утешило её, но тут человек снова закричал и она снова испугалась.

Это мой мальчик. Не опасен. Я переплыву реку и побуду с ним. А ты пока спи.

Дочь прижалась к нему крепче.

Ты не одна. Я с тобой, даже когда ты меня не видишь.

Но Питер звал и звал, и дочь смотрела на Пакса с тревогой.

Пакс вывел её из укрытия.

Можешь следить за мной с берега.

Однако дочь не захотела оставаться снаружи. Она вцепилась зубами в свою левую заднюю ногу – нога дрожала, – потом помочилась – всего несколько капель – и заползла обратно. Свернулась клубочком на мягком хвойном ложе и, отряхнув хвост, укрыла им нос.

Пакс сидел с ней рядом, зов Питера слышался всё реже, потом совсем стих. Наконец дочь закрыла глаза. Пакс выждал немного, убедился, что она спит, и вернулся на берег.

Но его мальчика уже не было.

На следующий день, как только дочь уснула крепким утренним сном, Пакс переплыл реку. Он уселся точно в том месте, где в последний раз видел мальчика, на склоне между толстой старой стеной и рекой, в самой середине. Было солнечно и тепло, лёгкий ветерок дул с запада, и лис знал: если дочери что-то будет грозить, он учует.

Он ждал.

И скоро его старый друг вышел с лесной тропы.

Пакс задрожал от удовольствия. Он вскочил и помчался с радостным лаем. Он потёрся щекой о Питерову ногу – обновил узы дружбы. Когда Питер упал на колени и обхватил Пакса руками, лис в ответ сильно ткнулся в грудь своего мальчика, чтобы почувствовать его сердцебиение, которое раньше было знакомо ему как собственное. Потом он осмотрел Питера, убеждаясь, что его мальчик здоров и цел.

После приветственных объятий они стали играть. В бегать-падать. В кто-кого-победит. В прятки. В другие их старые игры. Всё это было знакомо и радостно.

Но потом произошло кое-что незнакомое. Питер, набегавшись и запыхавшись, напился воды из фляжки, плеснул немного себе в ладонь и стал уговаривать Пакса попить, и голос его звучал тревожно. Пакс не хотел пить; Питер огорчился. Он снова и снова наливал воду и предлагал Паксу, пока тот наконец не согласился и не полакал немного.

Потом они улеглись рядом на лугу. Питер подпёр подбородок кулаками, Пакс подвернул лапы под себя. Солнце грело им спины, воздух пах травой, и постепенно дыхание у них становилось ровнее и спокойнее. Оба лежали, повернув головы к реке; у Питера было напряжённое лицо, словно он силился что-то понять в её течении; Пакс не сводил глаз с пихты, под которой спала его дочь.

Иногда Питер протягивал руку и вытаскивал у Пакса из шерсти сосновые иголки – Паксу это нравилось; обычно его чистила Игла. Иногда рука Питера скользила к голове Пакса и чесала между ушами – вот этого наслаждения Пакс не испытывал целый год. А один раз из глаз Питера неожиданно брызнула солёная вода. Мальчик вытер лицо, положил руку Паксу на плечи и долго не убирал. И почти всё это время Питер что-то говорил и говорил – гораздо больше, чем раньше, – и голос его всё время менялся, от довольного до огорчённого. Пакс порой вставлял дружеское урчание или всхрап, когда ему казалось, что его мальчику это нужно, но в основном молчал.

А потом он почувствовал, что на другом берегу проснулась дочь.

Пакс вскочил на ноги, залаял, успокаивая её, и бросился к реке.

И не обернулся.

Около полуночи Питер стянул матрас с кровати и пропихнул в окно. Эту уловку он придумал, когда только-только принёс Пакса в дом и не мог спать от волнения: крошечный лисёнок в своей загородке совсем один, как он там? В те времена приходилось вылезать из окна украдкой и возвращаться в кровать ни свет ни заря, чтобы отец ничего не заметил; но сегодня он просто с глухим стуком сбросил матрас на веранду и, с одеялом в руках, выбрался сам.

Он улёгся и закрыл глаза, но сон не шёл.

Сегодня был чудесный день – по крайней мере, час, который он провёл с Паксом, точно был чудесный. Не из-за этого он не мог сейчас уснуть. А из-за спора, который вёл сам с собой, – о том, что делать дальше.

С одной стороны, теперь он знает главное: Пакс жив. И здоров, на воле ему хорошо. И можно наконец сбросить с себя груз той вины. А что касается их старой привязанности – Питер накрепко выучил урок. Только дурак может пойти завтра к реке, и снова звать Пакса, и попадать в ту же ловушку. А Питер не будет больше дураком.

С другой стороны, как же давно не было у него такого прекрасного часа. Он попросил у Пакса прощения от всей души, как только мог, и Пакс, кажется, понял его и простил. И они снова были вместе. Питер как будто наполнил свою чашу.

Он лёг на спину и позволил себе вспомнить всё поминутно.

Он даже думал не пойти. Да, он был уверен, что лис, которого он видел вчера, – Пакс, но ведь он тогда полчаса звал, ждал – и ничего. А может, и не Пакс, может, это он просто себя так обманывает. И всю дорогу до реки он уговаривал себя не надеяться напрасно. Даже если Пакс, не факт, что он появится снова. И даже если появится – он теперь дикий лис. Он будет вести себя насторожённо, имеет полное право.

Но когда Питер вышел из леса, Пакс был там, сидел посреди луга – словно ждал его.

Питер приближался осторожно, опустив руки и держа их ладонями вперёд, потому что Пакс, как собака, всегда старался понюхать ладони чужака, чтобы решить, убегать или оставаться. Пакс поднялся ему навстречу, и сердце у Питера забилось быстрее. Он думал, что Пакс, наверное, подойдёт ближе, а потом отбежит, ему ведь нужно сначала испытать Питера, – но Пакс просто напрыгнул на него, будто они были в разлуке всего лишь день, а не год. Он горячо лизнул Питеру руку, потом прижался к ноге – это означало «почеши мне голову».

Питер почесал, ошеломлённый.

– Что, вот прямо так? – спросил он. – Ты меня простил? И не будешь наказывать?

Пакс потёрся щекой о Питеровы джинсы. Питер знал, что это значит: Пакс помечает его, как свою собственность. Так что, похоже, да, прямо так. Пакс его простил. И от этого Питеру стало физически легче. Как будто он целый год собирал камни и таскал их на спине, всё больше, всё тяжелее – и вдруг в один миг все они упали и рассыпались в пыль.

Питер осматривал старого друга, и Пакс, кажется, делал то же самое: приник к Питеру, обнюхал шею, плечи, лицо. Питер рассмеялся.

– Ты проверяешь, в порядке ли я? Я-то в порядке! – Он взъерошил Паксу загривок. – И как, я изменился? Потому что ты – да.

Хотя ему сложно было бы сказать, как именно изменился Пакс. Он не то чтобы вырос, нет, но стал как будто жёстче. И шерсть у него явно гуще, чем была, и сильнее блестит. Здоровый, крепкий лис.