Налетел новый порыв ветра, и тёмная вода пошла рябью. Оставь это место, настаивал Мелкий. Возвращайся домой.

На третий день Питер проснулся от ветра. Ветер завывал в деревьях на дворе. Холод ощущался даже сквозь стены дома, как будто зима просунула внутрь свои пальцы, напоминая: «Я ещё вернусь». Сегодня же нужно проверить, остался ли запас дров, подумал Питер, натягивая одеяло.

И вдруг вспомнил: а ведь он знает, где спрятан ключ от задней двери соседского дома.

Питер знал, где соседка – одинокая старушка – держит ключ, потому что часто помогал ей заносить в дом дрова. И ещё кое-что он знал: у неё была кладовка. Целая отдельная комната для припасов. «Чего я только не видала: ураганы, торнадо, чуму, войну… Здравомыслящий человек ко всему должен быть готов», – не раз говорила ему соседка.

После того как Питер складывал дрова в поленницу, старушка всегда норовила его накормить. Говорила, сын давно вырос и уехал, а она так любила его угощать… в самый первый раз Питер согласился, но потом всегда отказывался. Потому что в тот единственный раз, пока он у неё ел, она всё причитала, как ужасно, когда мать не может увидеть родного сына, и ему становилось трудно глотать – в горле колом стояли слова: Когда сын не может увидеть родную мать, тоже, знаете, не лучше.

Он наспех оделся, схватил флягу и побежал по пустой дороге, прямо по разделительной полосе, думая: вот вернутся машины – скоро ли он опять научится их остерегаться? Постучал – просто по привычке, – выждал минутку, открыл заднюю дверь ключом и вошёл.

Соседка явно покидала дом в спешке. На подлокотнике дивана висела блузка, в которую была воткнута иголка с ниткой; на кофейном столике валялся журнал с кроссвордом; в раковине громоздилась посуда. И всё было припорошено пылью.

Он шагнул в кухню, открыл дверь кладовки – и вот, пожалуйста. Да, пахнет мышами, крупы и мука рассыпаны по полу, – но на полках аккуратными рядами выстроены стеклянные и жестяные банки. Варенья и соленья, тушёнка и сгущёнка, сухое молоко… о, даже арахисовое масло! Три маленькие стеклянные баночки.

Значит, он справится. Здесь хватит еды, чтобы продержаться, пока он всё наладит, как задумал. И это не воровство, потому что она же всегда сама предлагала ему угощение. А если, когда всё восстановится с водой, соседка вернётся – он найдёт способ с ней расплатиться. Он даже согласен выслушивать, как она скучает по сыну. Сколько она будет говорить, столько он и будет слушать.

Вечером он придёт сюда с тачкой и нагрузит себе продуктов. Но вечером, не сейчас. Сейчас его ждёт друг.

Друг, который обожает арахисовое масло.

Питер сунул в карман маленькую баночку и поспешил на место встречи.

Когда он дошёл до реки, солнце уже стояло высоко. Вода катила волнами.

– Пакс! – закричал он, перекрикивая ветер. – Прости, я опоздал!

Прошло десять минут; Пакса не было. Питер открыл баночку и помахал ею, надеясь, что запах арахисового масла разлетится далеко.

Прошло ещё десять минут. Пакс так и не появился, и Питер с флягой пошёл к порогам – за водой. Потом вернулся, сел на каменный выступ на склоне и стал вертеть стеклянную баночку в руке.

Он следил за кустами перед большой пихтой, из которых вчера и позавчера появлялся Пакс. Тростник у реки шелестел на ветру; это был спокойный, мирный звук. Питер устал, глаза то и дело норовили закрыться, поэтому он чуть не пропустил.

Что-то шевельнулось в кустах, внизу. Что-то длинненькое, бурое – вроде мордочка, а может, и нет – высунулось из травы и исчезло. Питер стал вглядываться – и через минуту снова увидел.

Да, пушистая мордочка, цвета корицы. Но зверёк маленький – слишком маленький, явно не Пакс. Может, щенок? Но что делать щенку тут, где нет людей и собак?

Кто бы это ни был, он явно направлялся к воде. И наконец показался: лисёнок, очень худенький. Месяца два от роду, не больше.

Питер выпрямился. Лисёнок шаткой походкой ковылял по тропинке к берегу. И тут – Питер как будто смотрел замедленное кино – он понял: зверёк собирается пить отравленную воду!

Он вскочил с камня и побежал. В голове сигналом тревоги звучали слова Джейд: «Детёныши… Их нервная система ещё развивается…»

– Уходи! – крикнул он. – Брысь!

При звуках его голоса лисёнок подпрыгнул, на миг замер, потом осторожно вошёл в воду.

Питер съехал, скользя, к самому берегу. Теперь он смог разглядеть лисёнка получше. Пушистая медного цвета шёрстка, остренькая нежная мордочка. Наверное, девочка. Но где же её мама?

– Брысь! – закричал он громче. – Уходи! Уходи!

Девочка-лисёнок вздрогнула, но не повернула назад, а низко наклонила голову, собираясь лакать.

Питер не думал. Он швырнул банку, которую держал в руке, и в тот же миг понял: слишком сильно, слишком близко, может попасть прямо в неё. Беги! – взмолился он, но она не побежала, и именно там, на мелководье, где она стояла, банка взорвалась осколками.

И тут из кустов вылетел взрослый лис.

Пакс одним прыжком достиг воды и выхватил лисёнка – своего лисёнка, это Питер понял сразу.

– Прости! Я не нарочно! – закричал Питер, вбегая в реку. Но Пакс и его дочь уже скрылись из виду.

Пакс уложил дочь на хвойную подстилку под пихтовой лапой и внимательно осмотрел. Никаких повреждений он не обнаружил, но всё равно сердце его от страха чуть не выпрыгивало из груди.

Ты ушла без разрешения, укорил он её.

Я хотела пить. Дочь не припала к земле в позе покорности, но вильнула кончиком хвоста, извиняясь, что ослушалась.

Пакс облизал её щёки в знак прощения.

Ты сказал, твой мальчик не опасен. Но он угрожал.

Нет. Угрозы не было. В этом Пакс не сомневался – и всё же он был озадачен. Питер что-то метнул, и оно разбилось прямо рядом с дочерью. Зачем он это сделал?

Его мальчик часто бросал в другого мальчика белый кожаный шарик, а другой мальчик ловил его одной рукой в перчатке. Питер бросал и бросал. Броски были сильные, как этот, только что, – но, играя в ту игру, оба мальчика смеялись, им было хорошо.

Однако это было тогда, давно. А сейчас Пакс так и не понял, что произошло. Мой мальчик не хотел причинить вред. Он был грустен и встревожен.

Дочь не поняла, как он узнал об этом, если ветер дул не от мальчика, а к нему.