После этого одного парня он выкинул в дверь, другого - в окно, а третьего, который приставал к Тамаре, посадил в бочку, куда хозяин кафе выбрасывал объедки.

Они его сильно испугались, но все время кричали издалека: «Ну, джигит, время придет, мы тебя достанем!»

На что Арчил, не оборачиваясь, ответил:

– Твое время никогда не придет. А которого увижу на свой путь, башка оторву. И ноги тоже. Так, да.

В общем, мы, почти как черные монахи в своем монастыре, сидели в осаде. Нет, мы себя ни в чем не ограничивали - еще чего не хватало! Но бдительности не теряли. Чтобы вовремя дать противнику достойный отпор. И оторвать им ноги и головы. Чтобы и впредь в монастыре черепа врагов не переводились.

А события между тем, постояв на месте, стали опять развиваться. Уже на другом уровне. Володя теперь частенько заезжал за нами, отвозил в город, к себе в кабинет, и в который раз подробно расспрашивал о наших приключениях. И о наших предположениях, кстати, тоже. Иногда мне казалось, что он просто хочет почаще иметь нас у себя на глазах в целях нашей безопасности. Он даже как-то предложил, чтобы у нас погостили Вадик с Владиком. Тем более, что разбои на дорогах прекратились, и они собирались вернуться в Москву.

Но мы откровенно сказали капитану Володе, что охрана нам не нужна. Мы даже это хвастливо сказали. И добавили, что если придется, мы со всеми врагами сами справимся. Володя взглянул на нас с подозрением и спросил:

– Чем справитесь? Сковородками отобьетесь?

– Найдем - чем, - неосторожно вырвалось у Алешки.

О разговоре мы вскоре забыли, а вот Володя его без последствий не оставил.

Городок, хоть и назывался Майский, был довольно скучным. Мы пошлялись по нему немного, начали уже привыкать к тому, что ничего интересного в нем нет. Но через несколько дней обратили внимание - городок как-то повеселел. Что-то в нем появилось праздничное. Сначала мы никак не могли понять, что. А потом вдруг сообразили: всюду - на стенах домов, на стендах, на заборах - мелькает название городка, напечатанные какими-то праздничными буквами. Правда, в несколько измененном виде. Алешка вдруг остановился возле одной такой рекламной афиши и сказал:

– Дим, тебе эта тетка никого не напоминает?

– Немного на нашу маму похожа. Но портреты нашей мамы на заборах не клеют.

А с афишного плаката нам щедро улыбалась всеми своими белыми зубами чем-то знакомая красотка, под которой было написано: «Майя Майская» и нарисованы нотные линейки с разными нотами.

– Дим, - Алешка дернул меня за руку. - Дим, я тоже по маме скучаю. Но посмотри внимательно. Мы где-то эту красотку недавно видели.

– На вокзале, в Москве. Когда она нас провожала. Вместе с папой.

– Дим! - Алешка аж подпрыгнул. - Проснись!

Ну, проснулся… И тут же врубился в действительность. И сразу вспомнил. Эта Майя Майская висела в палатке у Злобина. Вернее, не сама, конечно, висела, а ее портрет.

– Ну и что? - спросил я Алешку. - У тебя в комнате тоже над тахтой всякие монстры висят.

– Монстры, Дим, - назидательно сказал Алешка, - это просто. А здесь - разгадка одной тайны.

Господи! Везде у него тайны! И на каждом шагу разгадки!

Мимо нас проехал бородатый горец на двухколесной тележке с осликом. Поравнявшись с нами, он что-то ему закричал, а ослик ему ответил по-своему и помчался резвой рысью, постукивая копытцами по асфальту. Кажется, это был тот самый старец, который тащил нас по трассе на буксире.

– Дим! - Алешка приплясывал от нетерпения на месте. - Я что-то начал понимать!

Я тоже. Пора нам в свой спокойный монастырь. Под надежную охрану Арчила, с карабином, шашкой и с автоматами.

– Пошли в гостиницу! - сказал Алешка.

– Зачем?

– На разведку. Слушай, ты какой-то нелюбопытный… А один ученый сказал: любознательность - двигатель прогресса.

Да не хочу я никуда этот самый прогресс двигать! Он, по-моему, и так здорово продвинулся. Пора притормозить.

– Пошли в гостиницу, - упрямо повторил Алешка. И заинтриговал: - Не пожалеешь.

Может быть. Особенно, если он ее взорвет.

Тот самый адмирал, за которым мы уже однажды наблюдали и который оказался просто швейцаром, заступил нам путь.

– Куда, молодые люди?

– Туда, - я махнул рукой за его спину. Так убедительно махнул, что он даже обернулся.

– А зачем? - туповато спросил он.

– Я к маме хочу, - Алешка состроил плаксивую рожицу.

– Ну и иди к маме.

– Я и иду, а вы не пускаете.

– Она что, здесь остановилась?

– Конечно. Моя мама - Маечка Майская. - Это Алешка сказал уже не кисло, а с гордостью.

Адмирал входных дверей подтянулся и чуть было не отдал ему честь. Повернулся ко мне:

– А вы, юноша, кем госпоже Майской приходитесь? Для сыночка вроде бы староваты будете.

– Он племянник, - поспешил сообщить Алешка.

– Ваш? - удивился Адмирал.

– Госпожи Майской.

Пока мы выясняли степень нашего родства с эстрадной звездой Майской, в холле появилась она сама. Мы ее сразу узнали. Во-первых, на маму похожа, во-вторых, тыщи плакатов с ее изображением нам все глаза намозолили.

Однако, фишка! Пора удирать. И я попятился к выходу. А Лешка ситуацией овладел мгновенно. Он не стал пятиться. Наоборот: он завизжал во все горло «Мамочка» и бросился навстречу актрисе. Из-за ее спины мгновенно выросли два амбала-охранника, но актрисе ничего не оставалось, как раскинуть руки для объятий. Машинально.

Получилось классно. Алешка уперся головой ей в живот и что-то шепнул. Актриса легко отстранила его, взглянула в лицо и подыграла - улыбнулась, потрепала по щеке и озабоченно спросила:

– Как ты, малыш?

Алешка не ответил, повернулся ко мне и помахал рукой: иди, мол, поцелуй любимую тетю.

– Узнаешь, мамочка? - спросил он, когда я скромно подошел. - Это Дима, твой племянник.

– Ни за что бы не узнала, - подхватила Майская. В уме и сообразительности ей не откажешь. - Как вырос! Ну, пойдемте ко мне в номер.

Я искренне восхищался Алешкой и его «мамочкой». Так искренне, что даже потерял дар речи. Алешка это заметил и, когда мы поднимались на второй этаж, дал мне пинка. Незаметно для других, но очень чувствительно для меня.

В номере актриса отдала какие-то распоряжения охране, усадила нас в кресла возле журнального столика, на котором стояли минералка и ваза с виноградом. Сама уселась на подлокотник Алешкиного кресла, взлохматила его волосы и спросила, без тени недовольства:

– Ну, и что все это значит?