Гале и Готье существовали на одной волне, колеблясь между отвращением и восторгом. Для того чтобы снова возвести монумент Хорнер, принять этот гиперболический вызов, нужно было с уважением и трепетом восстановить ее уже ставший китчем образ. Это значило примерно то же самое, что построить кафедральный собор из папье-маше. И все же… Немного страз, платья с другим рисунком, расширяющиеся книзу рукава, которые, казалось, обволакивают всю фигуру, – и дело сделано! Выходы Иветт у Готье получили в прессе резонанс больший, чем установка в Пале-Рояль полосатых колонн Бюрена[112]. Это отражало дух времени. Но мудрые советчики убеждали Готье выбрать музу посовременней. Он, конечно, внимательно прислушивался к советам, но действовал по велению инстинкта, а не расчета. «Упрямый как осел», – говорили беззлобно его усталые помощники. Катрин Ринже и Иветт Хорнер между тем связаны очень прочно. Эта связь основывается на народной любви. Люди из разных поколений ту и другую артистку слушали в одной и той же обстановке: танцы, бистро и шумные праздники. Музыка воспринимается слухом и трогает сердце, и это простое и искреннее искусство очень ценил Готье.

Редкое исключение из правил: Режин Шопино, известная танцовщица и хореограф. Их взаимная симпатия родилась еще в 1980 году. Современный танец – искусство для посвященных; поскольку Жан-Поль никогда не искал клиентов, Режин сама, без малейшего жеманства, предприняла первый шаг и попросила его создать костюмы для всей ее труппы. Они не были знакомы, но походили друг на друга, как близнецы. Высокая и худощавая, с тонким лицом, стрижка «под мальчика», волосы темные, длинная челка обесцвечена – казалось, Режин сошла со страниц альбомов с эскизами Жан-Поля. Спокойно проплывая по бурному океану, где царил флот Мерса Каннингема[113], Шопино предлагала зрителям забавные нетрадиционные постановки, совершенно не академического характера, соединяя хореографию бурлеска и табуированную тематику. Она любила все «до того странное, что это уже считалось почти безумием», ее платья, словно вытащенные из мусорного ящика, и постановки, в которых танцовщики выступали без нижнего белья, обеспечивали ей место в новостных колонках. Танцовщиков она отбирала по уровню их интеллекта, а модели Жан-Поля проходили кастинг на чувства. Шопино и Готье были отражением друг друга. Последняя их схожая черта, словно вишенка на торте: один боялся быть слишком «в мире моды», а другая не желала полностью принадлежать «миру танца». Они были похожи во всем, разве что модельер не питал особого интереса к миру пируэтов и антраша. Когда его спрашивали об этом благородном искусстве, он, вполне в прустовском духе, небрежно отвечал: «Танец – это воплощение скуки, которая ходит на пуантах по готическим соборам». Шопино, не обращая на это внимания, обрывала его телефон. Жан-Поль приехал к ней и сразу же оказался очарован. «Через десять минут стало казаться, что мы знакомы уже десять лет», – говорит Режин. Их тесный союз напоминал па-де-де двух заговорщиков. Они вместе осуществили несколько постановок: «Наслаждения», «Большие крысы», «В Ла-Рошели только вши»… Всего шесть до знаменитого спектакля «Дефиле», который стал нераздельным союзом моды и балета, двух миров, в которых царит движение и ценятся красивые жесты. Они вдохновляли друг друга, делились своими самыми бредовыми мечтами и воплощали их вместе. В ателье Готье, наполненном шуршанием тканей, яркими красками набивных рисунков, тонкими сетями кружев и причудливыми аксессуарами, Шопино поджидали самые лучшие ее хореографические находки. И наоборот, с ней мода оживала, а танец облачался в удивительные костюмы. Они воспроизвели сцену безумных лет начала века, когда Габриэль Шанель работала над творениями Дягилева. Шопино и Готье создали свои «Грустные балеты», шоу, в котором жанры и роли изменились. На этот раз костюмером был мужчина, а хореографом выступала женщина. Спектакль увидел свет в 1985 году в «Павильоне Балтар», где творчество этой идеальной пары «унисекс» привело в неописуемый восторг тысячи фанатов. В «Дефиле» можно найти все, что составляет стилистику Готье. Это книга комиксов, альбом, в котором содержатся все находки предшествующих десяти лет, манускрипт, который рассказывает о костюмах дам последующих десяти лет. Два месяца репетиций и увлеченной работы… Режин и Жан-Поль ничего не делают наполовину. «Структура моего спектакля – это структура дефиле с пассажами, в которых участвуют группы танцовщиков, выступающих на платформе в виде буквы “Т”, как в показах от-кутюр, – объясняет она. – Но я все вывернула наизнанку: мои артисты продвигаются вперед на четвереньках, раскачиваясь и волоча за собой партнеров, которые хватаются за их лодыжки… Жан-Поль рисует эскизы, а я – карикатуры».

Он еще не знает, что его безгласные балерины, его воланы из тюля, шелковые трико, кринолины и стеганые топы попадут в музей. В марте 2007 года в Музее искусства моды открылась фантасмагорическая выставка из ста костюмов. С уверенностью можно сказать, что он этого не хотел. Он тратил массу времени, чтобы объяснять, что он не художник, отрицал свою принадлежность к авангардному направлению в искусстве и настаивал, что его вещи нужно носить, а не любоваться ими в музее. Бесполезно – все свершилось без его участия, и фимиам воскурили так густо, что стало почти нечем дышать. На улице Риволи и сегодня, двадцать два года спустя, можно увидеть «Дефиле», безмолвное доказательство вечной современности его творений. Куратор выставки Оливье Сайяр говорит: «Он творил независимо от финансовых целей или коммерческих интересов. Здесь сам танец становится меценатом искусства моды. Он смог придумать такой гардероб, который спокойно можно использовать только для повседневной жизни. И все же, он оказал огромнейшее влияние на всех модельеров восьмидесятых и девяностых годов. Свобода стиля и форм, постоянная игра с культурными клише, добродушное чувство юмора… Его работа предвосхищала все модные тенденции на десять лет вперед. Невозможно не вспомнить о Джоне Гальяно и вслед за ним об Александре МакКуине, увидев декадентсткое и провокативное “Дефиле”».

Шопино предоставила ему тему: искусство классического танца – и Жан-Поль вычерпал этот колодец до дна. Сначала он набросился на балетные пачки, соединив их с куртками Perfecto и кедами Converse без шнурков. С девятнадцатого века пачка служила символом изящества и дисциплины, для всех девочек она символизировала награду за смиренное терпение и титанический труд. Тюль и тарлатан… Белая как снег или розоватая, словно увядшая гортензия, пачка всегда была аллегорией самой грациозной танцовщицы, глядя на нее, никто не вспоминает о мохеровых кофточках, гетрах и стельках для пуантов. Она была священна целых два века, и вдруг прелестную балетную юбку грубо вытолкнули на подиум, где царил настоящий балаган, и подвергли осмеянию. Готье разделил три считавшихся до этого неделимыми элемента: нижнее трико, топ и юбку. Воланы наслаивались друг на друга, не сминаясь и не теряя формы, оборки служили и бюстгальтером, и жабо. Пачка стала еще и свадебным нарядом. Ее круглая форма, позволяющая балеринам совершать длинные кошачьи прыжки и выполнять арабеск, менялась, превращаясь то в треугольник, то в квадрат, попирая все законы физики. Она уменьшилась и стала красной или черной, как передник корсиканской вдовы.