Что у партии было на уме, то у советских поэтов на языке:

Кто это написал? Иван Молчанов…

В часовне у церкви, куда мама водила Илью, открыли торговый киоск. По поводу уничтожаемых тогда часовен и церквей (с часовни Александра Невского у Тверской улицы началось планомерное уничтожение памятников по всей Москве и России) другой поэт сочинил такие стихи:

Кто автор? Поэт победившего пролетариата, друг Ленина, Демьян Бедный.

Эти стихи появились, когда настал черед церкви на Матвеевской улице.

Книгу об Илье Глазунове пишу в те дни, когда узнал от мэра Москвы Юрия Лужкова, что вскоре перед Тверской восстановят часовню Александра Невского. В том, что это случится, у меня никакого сомнения нет, потому что говорил об этом глава московского правительства на площади, где полным ходом возрождались Иверские ворота и часовня у Красной площади.

На ней восстала, как птица Феникс из пепла, сломанная перед войной Казанская церковь. На Соборной площади Кремля белеет с недавних пор Красное крыльцо, стертое с лица земли по команде Сталина. Сломанные тогда же Андреевский и Александровский залы Большого Кремлевского дворца, чтобы на их месте соорудить форум для съездов разбухшей партии большевиков, снова все увидят в первозданном блеске.

Храм Христа Спасителя взорвали через полтора года после рождения Ильи Глазунова. Раньше, чем эта книга выйдет, своды храма сомкнут на высоте ста трех метров. Почему пошла у нас речь о возрождении Москвы, о восстанавливаемых, на удивление всему миру, памятниках? Да потому, что этот исторический процесс начался не сегодня, когда роют фундаменты новых храмов и возрождают старые, а давно, когда молодой художник Илья Глазунов первый стал громко, во весь голос, никого не страшась, призывать советскую власть не уничтожать святыни. Не уподобляться фашистам, взрывавшим церкви Пскова и Новгорода, поднявшим руку на Софию Киевскую.

Илья Глазунов первый, как говорилось в начале книги, заговорил о храме Христа Спасителя как о жертве варварства большевиков. Он пришел несколько лет назад к мэру Москвы Юрию Лужкову с альбомами, фотографиями, чтобы убедить его и строителей города воздвигнуть храм Христа на месте хлорированной лужи бассейна «Москва». Как назвать такой поступок художника?

* * *

Путь к храму у художника начался давным-давно на Петроградской стороне, когда на глазах ребенка вандалы взорвали церковь. На месте куполов с крестами и колокольни появился дом политкаторжан, которых вторично, по пути, проложенному жандармами, чекисты вскоре отправили в Сибирь, в бараки, но теперь навсегда, не дав попользоваться новым строением.

Нравилось Илюше слушать по радио не только музыку, стихи, но и выступления Аркадия Райкина, начинавшего путь к славе на ленинградских подмостках и на радио. Как стихи Симонова о Суворове, врезалась в память песенка артиста, исполняемая им на мотив Чарли Чаплина:

Много лет спустя, встретившись в Узком, в подмосковном санатории, Глазунов напомнил Райкину эту песенку, и тот сказал, что ему это услышать очень приятно, все равно как если бы показали художнику первый рисунок.

И еще одну старую райкинскую песенку услышал я в исполнении Ильи Сергеевича, когда он в приподнятом настроении шел из ректорского кабинета в актовый зал на встречу со студентами в первый день нового учебного года, 1 октября 1996-го. Она исполнялась на забытый всеми мотив, с интонациями и картавостью старого питерского еврея-маклера, «ответственного квартиросъемщика»:

Почему вдруг эта райкинская песенка пришла на ум? Наверное, потому, что битый час, задерживая выход в зал, где ждали его двести студентов, рассказывал ректор в лицах преподавателям, как нужно ублажать чиновников, чтобы они побыстрее оформили ордера на выделенные им под мастерские чердаки в известном всем некогда правительственном доме на бывшей улице Грановского. Это решение мэр Юрий Лужков принял по просьбе Глазунова.

* * *

Первый рисунок Илья Глазунов помнит. На мой вопрос: «Давно ли рисуете?» – я получил ответ быстрый и исчерпывающий:

– Рисую с того времени, как себя помню.

На том первом рисунке изображен был не описанный в мемуарах энергичный белый юный петушок, с которым Илья встретился на даче под Лугой, а другая, грозная птица. Орел. Широко раскинув крылья, летел он над вершинами высоко в небе, поэтому назывался рисунок «Орел в горах».

Упоминавшийся мною биограф, литератор Сергей Высоцкий, верно отметил, что «первым рисунком был орел, парящий над снежными горами». Но почему-то он полагает, что вдохновлялся тогда ребенок, корпя над орлом, коробкой бывших тогда в ходу папирос «Казбек», где черный всадник в папахе скачет на фоне белых гор. Но и здесь он ошибается, потому что натурой послужил не рисунок, а орел, не живой, виденный в зоопарке, а монументальный, по сей день парящий над домом в Санкт-Петербурге на Петроградской стороне.

Этот эпизод также связан с родственниками. Илью водили в гости к одной пока не упоминавшейся мною тете, которая жила на Карповке, двоюродной сестре матери, носившей фамилию Колоколова. У нее из окна хорошо видна была улица Льва Толстого, мощенная торцами бревен. Во время наводнения их залило водой, и они, как паркет, вспучились. Над крышами этой бывшей улицы миллионеров парил горный орел.

Дорогу на Карповку Илья хорошо запомнил, потому что по ней ездили в сохранившихся от прошлого века ландо на лошадях. И тетю эту питерскую не только не забыл, но и помогал ей на моих глазах в 1995 году. Она единственная из всех дядей и тетей еще жила осенью того года. От нее племянник услышал рассказ о том, как наследник престола гулял в Царском Селе в парке без охраны, в сопровождении матроса по фамилии Деревенько.

Отец этой тети, тоже, стало быть, дальний родственник, был последним ушедшим из жизни воспитателем Царскосельского лицея. Умер он от разрыва сердца, когда на его глазах в Царском Селе рушили памятник Александру I, тому, кто основал лицей, воспитавший Пушкина.

* * *

Осенью 1938 года повела мама сына в первый класс художественной школы. И в первый класс средней школы. Тогда влюбился Илья впервые в жизни в красивую, стройную, белокурую девочку с голубыми глазами. Но не из своего класса, а намного старше себя – из шестого класса. Очень нравилось смотреть, как она выступала на сцене в актовом зале и читала стихи, видеть ее на переменах.