— Дункан, тебя ждут, — резким тоном напомнила мисс Джонс.

Я вздохнул и встал.

— Ничего себе! — прошептала девчонка, сидевшая за соседней партой, когда увидела складки кожи на моем запястье. — Что это такое?

— Кожная болезнь, — небрежно отозвался я. — Но она не заразная, если не подходить слишком близко.

Я наклонился к ней и с удовольствием увидел, как она испуганно отпрянула в сторону. Наверное, это был для меня последний радостный момент за сегодняшний день, а может, и за всю неделю. А может, и за всю жизнь, если вспомнить, что мистер Кетчам числился в моем списке подозреваемых.

Шагая по коридору, я размышлял о причине вызова в кабинет директора. Ложная пожарная тревога? Перчатка, выброшенная пришельцем? Какая-нибудь новая провинность, о которой я еще не подозреваю? Меня мучал и более важный вопрос: выйду ли я живым из кабинета мистера Кетчама? Если он пришелец, ему не составит труда учинить надо мной какую-нибудь фантастическую гадость, а потом заявить, что я так и не пришел.

Мысль о бегстве внезапно показалась мне привлекательной. Я сделал крутой разворот и направился к задней двери школы, но не успел пройти и нескольких метров, как глубокий баритон за моей спиной произнес:

— Желаете покинуть нас, мистер Дугал?

Я сглотнул, хотя в горле совсем пересохло. Неужели, Хватала читает мои мысли? Или он просто знает про мою «непредсказуемость» и ожидает от меня любых неожиданностей? Так или иначе, мои дела стремительно катились под гору.

— Покинуть? — невинным тоном спросил я. — Ну что вы! — Повернувшись к Хватале, я принялся сочинять неуклюжую историю, будто бы мне вдруг захотелось в туалет. Судя по кислому выражению его лица, он прекрасно знал, что я лгу, осознаю свою ложь и чувствую его отношение к моим выкрутасам. Поэтому я закрыл рот и поплелся за ним.

— Вынь руку из кармана, — приказал он, как только мы вошли в его кабинет.

— Не могу.

— Почему?

— Кожная болезнь, — нервно ответил я. — Ужасное зрелище, не советую смотреть.

Хватала с отвращением посмотрел на меня.

— У меня крепкие нервы, — проворчал он. — Давай, покажи мне свою руку.

— Нет!

Хватала пожал плечами, словно ожидал этого ответа.

— Хорошо, мы вернемся к этому позже, а пока что перейдем к другому вопросу. Сегодня утром мне позвонила женщина, назвавшаяся Хонни Флинт. Ты знаешь ее?

Я так обрадовался звонку Хонни, что даже не задумался о последствиях. Неужели интервью со мной так быстро опубликовано?

— Конечно, знаю! — выпалил я. — Мы встречались вчера вечером.

Хватала кивнул.

— И ты рассказал ей о прошлогодних событиях?

Я кивнул в ответ. Меня снова охватило беспокойство. Что-то было не так, но я не мог понять, в чем дело.

Мистер Кетчам положил локти на стол и сплел пальцы рук перед своим лицом. Его темные глаза вспыхнули недобрым огнем.

— Это был очень глупый поступок с твоей стороны, Дугал, — тихо произнес он.

Меня кинуло в жар. Отчего он так бесится? Не хочет привлекать внимание к школе или боится раскрыть свое инопланетное происхождение?

— Я имею право говорить правду, — пробормотал я.

Хватала фыркнул, словно сама мысль о том, будто я могу говорить правду, казалась ему смехотворной.

— Никто не подвергает сомнению твое право говорить правду, Дугал, — назидательным тоном сказал он. — Но вот что мне хотелось бы знать: считаешь ли ты правдой свою нелепую болтовню о чудесных перчатках и о вторжении из космоса?

Я озверел.

— Это вы называете нелепой болтовней? — закричал я, выдернув руку из кармана и помахав ею у него перед носом. — Разве это выдумки?

— Нет, — спокойно ответил мистер Кетчам. — Я называю это бордовыми чернилами, отметившими нарушителя, который устроил в школе ложную тревогу. Даже две ложные тревоги, поскольку чушь, рассказанная тобою доверчивой журналистке, тоже идет в счет.

Я в ужасе уставился на свою руку. Перчатка исчезла; она растворилась вся, до последней нитки! Бордовое пятно осталось единственным свидетельством моих вчерашних приключений.

— Это вы сделали? — брякнул я, в упор глядя на Хваталу.

Он озадаченно воззрился на меня.

— Что я сделал?

— Вы заставили перчатку исчезнуть. Вы знали о ней, вы знали!

Я снова кричал — отчасти от страха, а отчасти потому, что обычно повышаю голос, когда мне грозят неприятности. Хватала встал из-за стола и смерил меня ледяным взглядом.

— Успокойся! — скомандовал он.

— Отпустите меня! — в панике выкрикнул я.

— Сядь, Дункан! — взревел он.

Я покорно опустился на стул.

Начались разговоры. Сначала, Хватала прочел мне лекцию об опасности ложных пожарных тревог и об ответственности за необдуманные поступки. Потом пришел полисмен и прочитал мне вторую лекцию. Потом пришел сотрудник пожарной охраны и прочитал мне третью лекцию. Когда они выдохлись, всем было совершенно ясно, что я — законченный хулиган, начисто лишенный чувства ответственности, которого в недалеком будущем ожидает тюрьма.

Теперь я, наверное, лучше всех на свете знал, какой опасной может оказаться ложная пожарная тревога. Из-за этой дурацкой тревоги никто не хотел верить моему рассказу о пришельцах. Каждый раз, когда я пытался упомянуть о них, мистер Кетчам обвинял меня в желании «извлечь выгоду из трагической ситуации в связи с похищением Питера Томпсона» и советовал мне держать язык за зубами.

А может быть, он все-таки инопланетянин? После ухода полисмена и сотрудника пожарной охраны мистер Кетчам пригласил в кабинет мою маму. Она плакала (ненавижу, когда она плачет!) и спрашивала, почему я это сделал, но я не мог ей объяснить, поскольку сам толком не знал. Тогда она начала причитать и говорить об отце — мол, она не представляет, что он со мной сделает. Что верно, то верно. Если судить по прошлому опыту, то он либо выдерет меня, либо рассмеется и скажет: «Мальчишка всегда останется мальчишкой!»

Когда меня наконец отпустили, я не знал, как мне быть дальше. Отправиться домой и запереться в чулане или убежать из дому? Лучше всего было бы поговорить с кем-нибудь по душам, но, когда ты уже несколько лет слывешь хулиганом, мало кому хочется выслушать тебя.

Я шел по Пайн-стрит, пытаясь привести свои мысли в порядок, когда заметил Сьюзен, беседовавшую со Стейси Бенуа и Майком Фораном. Всех троих можно было считать образцами хорошего поведения. Мне следовало бы знать, что между