войску, в какую сторону наступать, и поток машин вокруг нас замедлился еще сильнее. Когда мы пересекли весь город и выехали к его окраине, дорога снова сузилась до двух полос, а полицейские уехали обратно. Жирафы высунули головы и поглядели им вслед, а я все пытался сохранять спокойствие. Вскоре город остался далеко позади вместе со своим шумом и суетой, а я посмотрел в зеркало заднего вида, надеясь увидеть Рыжика и одновременно теряясь в догадках, что же сейчас случилось.

— Почему полиция не повезла нас в местный зоопарк?

— Я не просил их об этом.

Помолчав немного, я уточнил:

— А как они тогда о нас узнали?

— От Начальницы.

Я опять помолчал, обдумывая услышанное.

— Начальница — это миссис Бенчли?

— Именно.

— И что же, женщина возглавляет целый большой зоопарк?

— Все верно, — подтвердил Старик, высунув локоть в окно. — Выглядит как бабулька, одевается, как училка, бранится, как матрос, и все равно сумела очаровать этих высоколобых зазнаек-зоологов с их «блестящим образованием».

— А как она вообще попала на эту должность?

— Как я слышал, один джентльмен после Первой мировой решил переделать бродячий зверинец в зоопарк и обратился в гражданскую службу, чтобы ему подыскали бухгалтера — у него едва хватало денег на то, чтобы нанять смотрителя, а уж весь штат — тем более нет. Тут на сцену вышла миссис Бенчли и стала делать всё: от продажи билетов до ухода за животными. Так она со временем и выбилась в директрисы. Потом начала участвовать в радиопередачах, сниматься в познавательных фильмах и прославилась своими историями о зоопарке. Но, уж поверь мне на слово, некоторые истории в эфире не прозвучат никогда.

— Это какие же?

— К примеру, о том, как она вошла в вольер с бабуином-беглецом на руках.

— Так и было задумано?

— Да брось, она же не дурочка. Этот самый бабуин весил фунтов девяносто и раскидал всех мужиков по внутреннему дворику. Пробрался на территорию за обезьянником и давай веселиться: скакал то тут, то там, клетки с орущими обезьянами раскачивал. Когда я туда пришел, пятеро смотрителей криками и дубинками пытались его запугать, чтобы он снова вернулся к себе в вольер. Но чем ближе они подходили, тем сильнее бесился бабуин, — если ты никогда не видел разъяренных бабуинов, то и не знаешь, что такое ярость. Я был уверен, что сейчас он на нас кинется. А потом — ровно в это самое мгновение — показалась Начальница. Она услышала нас из своего кабинета, решила, что мы крыс гоняем, и пришла сказать, что мы распугиваем посетителей. Мы крикнули ей, чтобы скорее бежала, но не успела она ничего предпринять, как бабуин устремился к ней. — Старик покачал головой. — Скажу честно, я стал готовиться к худшему. Начальница и сама понимала, что находится в смертельной опасности. Бабуиновы челюсти легко могли перекусить ей шею. И что же она сделала? Не убежала. Не спряталась. А улыбнулась и… раскинула руки! А что бабуин? Он запрыгнул на нее и обнял, завывая, точно дитя малое.

— И что она сделала потом?

— А что тут еще сделаешь? Понесла бабуина обратно в вольер, а шестеро взрослых мужиков пялились ей вслед и диву давались. Мы ждали, что нам устроят взбучку, но Начальница так на нас разозлилась, что неделю с нами не разговаривала.

Старик рассказал еще несколько интересных случаев с участием Начальницы — например, как она ловила сбежавшую гремучую змею. Или ехала домой на трамвае с больным кенгуренком в корзинке.

Или отправляла блох на восток, какому-то владельцу блошиного цирка, пока на почте обо всем не прознали.

После этого он выложил мне еще несколько невероятных историй о жизни в зоопарке. Слушать его было одно удовольствие, но рассказы кончились, стоило нам подобраться к границе Виргинии.

— Нам вон туда, малец, — объявил Старик и кивнул на официального вида дорожный знак с надписью:

ЛИ-ХАЙВЕЙ

Мы наконец добрались до той самой «трансконтинентальной магистрали» — дороги на юг, о которой так много рассказывал Старик. Чем дальше мы продвигались по гладкому, ровному асфальту, тем острее я чувствовал, что мне и впрямь суждено добраться до Калифорнии. Если бы у меня была карта, я бы увидел, что это двухполосное шоссе изящной змейкой тянется до самого Сан-Диего через пустыню, точно символ счастливого завтра для всех, кто решил уехать дальше ближайшей хлопковой фабрики.

Но я бы обратил внимание на кое-что еще: Ли-Хайвей не вела на юг. Она сама по себе пролегала через юг. Я-то, человек, выросший в Техасе, привык думать, что юг — это Луизиана, побережье Мексиканского залива и очертания границы с Мексикой. Но уже через сутки мне предстояло свернуть на запад и поехать по прямой, пересекая родной мой техасский север. Вряд ли я бы на это отважился — по причинам, о которых ни за что не сообщил бы Старику.

Тогда я и знать не знал, что остановка в Мемфисе могла бы стать моим спасением. Пока я крутил руль и вез нарядный вагончик со спасенными жирафами по ровной дороге, цепляясь за мечту о Калифорнии и веру в Господа Всемогущего и все Небесное Воинство, вставшее на мою сторону, я и помыслить не мог, чем рискую. А рисковал я не только парочкой изящных жирафьих шей. Но и своей собственной.

Вскоре мы начали набирать высо…

***

— Обедать пора, радость моя! — Снова Грязнуля вытащил меня из моей истории и вернул в палату.

— Вы меня на середине фразы прервали! — кричу я ему, бесцеремонно вошедшему в комнату.

— Но ведь уже время обедать, радость моя, самый долгожданный момент за весь день, а вы даже к завтраку не притронулись! Ай, как нехорошо!

— Хватит со мной разговаривать, будто я дите малое, недотепа вы эдакий! Уходите! Не видите, что ли: я занят!

Он хватается за ручки моего кресла. Опять.

— Ну же, поехали.

Жму на тормозные рычажки.

Он опять их поднимает.

А я снова жму. И тут карандаш выпадает из пальцев. Сердце… замирает в груди.

— Эй! — доносится откуда-то издалека голос Грязнули. — Эй! Черт побери! Вы что, умираете? Сейчас сбегаю за медсестрой!

Он выскакивает из комнаты, а сердце снова принимается за работу. Тук-тук-тук.

— Фух… — Я встревоженно потираю грудь, набираю побольше воздуха, оглядываюсь. Красавица за окном беззвучно шевелит своими одутловатыми губами. — Мне бы твоя помощь не помешала, знаешь ли, — говорю я, беру карандаш и стараюсь сосредоточиться, несмотря на тревогу.

И слышу тихое щелканье игральных костей для домино.

Я медленно оборачиваюсь. На кровати сидит Рози. Только моложе, чем я привык, а