Вольский поднялся и подошёл к камину. На мраморной каминной полке белел большой пухлый конверт. Николай Александрович взял его, вернулся к племяннику и предложил:

– Я сам поеду в Пересветово и поговорю с этой женщиной. Я – душеприказчик покойного графа и должен выполнить его последнюю волю. А ты в это грязное дело не влезай. Согласен? – Увидев подтверждающий кивок Михаила, он с заметным облегчением улыбнулся и протянул племяннику конверт. – Сегодня вечером мне принесли письмо от начальника Иностранной коллегии. Я думаю, что в нём приказ о твоём назначении в Лондон. Вскрой сам.

Михаил сломал печать и развернул листы. Он увидел витиеватую подпись императора Александра. Это был указ о переводе ротмистра лейб-гвардии Уланского полка Михаила Печерского военным советником чрезвычайного и полномочного посланника в Лондон с сохранением текущего воинского звания. Второй листок оказался приказом по Министерству иностранных дел. Военный советник посла в Лондоне ротмистр Печерский направлялся в штаб командующего английскими войсками герцога Веллингтона в качестве помощника личного представителя российского императора. На рассвете Михаилу надлежало поступить в подчинение светлейшему князю Алексею Черкасскому.

– Как говорится, есть две новости – одна хорошая, а одна плохая, – скептически хмыкнул Вольский, – ты теперь – дипломат, тем не менее едешь на войну. Не сомневаюсь, что Наполеон направится именно к Брюсселю.

– Как «Наполеон»?

– Так ты ещё ничего не слышал? Весь дворец уже три часа гудит об этом. Наполеон высадился на юге Франции, а сейчас идет на Париж. Города сдаются ему без боя, полки переходят на его сторону, народ приветствует его, как бога. Так что впереди новая война. Бонапарт, конечно же, не сможет долго драться, ведь Франция обескровлена. Он не наберёт рекрутов – все молодые мужчины перебиты, а те, что выжили, десять раз подумают, идти ли в армию. Но этот человек искренне верит в своё божественное предназначение. Он не остановится ни перед чем, чтобы только попробовать вернуть власть.

– Господи! Я и не знал! – поразился Михаил. – Но как же так, дядя, ведь всем в Европе ясно, что Наполеон просто не сможет победить. Превосходство в войсках у союзников многократное, и я как военный подтверждаю, что победа французов – это утопия. Как бы Наполеон ни уверовал в величие своего гения – он должен это понимать.

– А он не понимает! Но теперь свершится то, чего уже не миновать, и надеюсь, что война продлится недолго.

Михаил тоже на это надеялся. Он рвался в Лондон – искать свою «цыганку».

Вольский вновь завёл разговор о наследстве, но Михаил уже ничего не хотел слушать. Он обнял дядю и отправился собираться в путь, оставив Николаю Александровичу самому решать, как поступить с обитателями Пересветова.

Март принёс в Пересветово яркое солнце. И хотя по календарю весна уже должна была вступить в свои права, но морозы не отступали, снег ещё лежал плотным настом, а на укатанных санями дорогах проблескивал ледяной корочкой. Впрочем, небо уже ярко голубело – весеннее, безоблачное и высокое. Ещё чуть-чуть – и начнётся оттепель.

Настроение хозяйки дома было под стать весёлому солнечному утру. Накануне графиня получила наконец-то долгожданное известие: её ненавистный супруг умер и уже похоронен. Кузен Леван не поленился сам посетить похороны и теперь писал, что, кроме старых слуг и пары дальних родственников, в лавре никого не было. Он задал домоправителю Печерских вопрос, где же сын покойного, Михаил, и его дядя, Вольский, и получил ответ, что оба отсутствуют на похоронах по уважительной причине, находясь с государем на конгрессе в Вене.

Даже ехидный намёк кузена, что на панихиде никто не упомянул ни имени вдовы – Саломеи, ни имени младшего сына, Ивана, не испортил графине настроения. Подумаешь, молчанку затеяли, посмотрим, как запоют эти лизоблюды, когда она захватит наследство покойного супруга. То, что наследником станет её сын, Саломея считала пустой формальностью, ведь мальчик так ей предан, да и она, как любая разумная мать, должна контролировать своего ребёнка даже в мелочах.

Саломея чувствовала себя всемогущей. Наконец-то она – девочка из горного села – достигла вершины власти и богатства! Теперь всё будет по-другому. Вот прямо с сегодняшнего утра и начнётся новая жизнь! Прямо с завтрака!

Саломея заняла место во главе стола и с нежностью посмотрела на своего Вано, севшего от неё по правую руку. Гибкий и стройный, с большими чёрными глазами и орлиным носом, Вано ничего не взял от простецкой внешности своего отца. Настоящий красавец! Саломея просто боготворила сына.

– Как ты спал, мой дорогой? – ласково спросила она.

– Как всегда! Хорошо… – сдержанно ответил Вано.

Он очень старался не вспылить. Мать была на удивление непонятливой. Ему уже исполнилось двадцать, а она по-прежнему следила за каждым его шагом. Саломея словно и не понимала, что он – взрослый мужчина. Мать диктовала, что ему носить, чем заниматься, даже требовала от Заиры, чтобы старая нянька каждый вечер приносила молодому графу парное молоко. Все попытки Вано завести интрижку закончились полным провалом. Дворовые девушки, которых он вызывал к себе, ползали на коленях и, рыдая, умоляли их отпустить, ведь хозяйка объявила в девичьей, что тех, кто будет ублажать её сына, она запорет на конюшне. Приживалка Аза – хорошенькая молодка годом старше Вано – тоже отказалась с ним спать.

– Твоя мать предупредила, что если она поймает меня рядом с тобой, то не будет разбираться – было или не было, просто выгонит меня на мороз в чистое поле в одной рубахе, – потупив глаза, объяснила Аза. – Ты уж не сердись, я бы с радостью, ты мне очень нравишься.

Так Саломея на корню пресекла всё попытки сына стать наконец-то настоящим мужчиной, хотя себе не отказывала ни в чём. Вано уже давно догадался, что Коста – материн любовник. Впрочем, он и не осуждал мать. Его отец запер красивую и молодую жену в деревне сразу же после рождения Вано. И если Михаилу с Серафимом достались хотя бы крохи отцовского внимания, то сам он ни разу не видел Пётра Гавриловича Печерского. Разве так отец должен был относиться к сыну?!

Заира и Коста втайне от матери рассказывали Вано о жизни и традициях гор. Вот где всё было просто и справедливо. Мужчина, а тем более князь, считался там наместником Бога на Земле, самодержавным властелином своего рода. А он, Вано, мог дважды считаться властелином, ведь по матери он – князь, а по отцу – граф. На самом деле весь мир должен был лежать у его ног только по праву рождения, а мать (будто и не она родилась в горах Кавказа) считала главной себя. Как же её там воспитали, если она не понимала, что обязана подчиняться мужчине? Если не мужу, который далеко, так хотя бы взрослому сыну. Нет, ей всё это было невдомёк! Мать бесконечно командовала и не давала Вано свободно жить!

Он давным-давно научился её обманывать: все многочисленные учителя, приглашённые Саломеей в Пересветово, встречая стойкое нежелание маленького графа подчиняться и делать над собой малейшие усилия, в конце концов отступались и на уроках занимались лишь тем, что разрешал Вано. Женщины с ним рисовали и делали поделки, с мужчинами он сражался на деревянных мечах и бутафорских шпагах. Боясь разоблачения, учителя стремились поскорее покинуть дом и уверяли Саломею, что её сын блестяще усвоил курс очередного предмета и научить его они уже больше ничему не могут. Каждый из учителей или гувернёров увозил хорошее вознаграждение и восторженное рекомендательное письмо, написанное графиней Печерской. Она считала, что её сын получил блестящее домашнее образование, а он всего лишь запомнил несколько расхожих фраз на трёх иностранных языках и часто, к месту и не к месту, вставлял их в разговор, окончательно убедив Саломею в своих успехах.