— Он от газеты работал, или сам по себе?

— Думал, что от газеты. Но когда его мать пошла в газету сказать, что Моше третий день не ночует дома, а больше ночевать ему нигде не по средствам, газета тут же заявила, что ни штатным, ни внештатным сотрудником никакой Моше не числится, и уж конечно никаких поручений данному господину никто не давал.

С тех пор, а было это в конце февраля этого года, никто паренька не видел.

— И полиция…

— Помилуйте, какая полиция? Матери вежливо сказали, что парень взрослый. Может, он просто ушёл искать лучшей доли? Мир велик. Австралия, Америка, наконец, Советская Россия, где рады любому бедному журналисту. С тем мать и ушла. Кто ей поверит, что сын никогда не оставит мать без синицы в руке ради журавля в небе? Нет. Пропал Моше. Но это так… событие обыденное, на мировую революцию влияния не имеющее. Годится лишь для примера, что не зная брода, без поддержки взвода понтонёров в воду лучше не соваться. Но ведь у вас нет взвода? — Нимцович медленно обвёл взглядом комнату, убеждаясь, что понтонёров всё же нет.

— Увы, — согласился Арехин. — Как говорят в сегодняшней России, не тот текущий момент. Потому поеду в Берлин, в Цюрих, в Амстердам, Париж… Буду давать сеансы, читать лекции, стучаться в турниры, а случится матч — сыграю и матч. Буду вести жизнь странствующего шахматиста. Боюсь, забыли в Европах, что живёт на свете Александр Александрович Арехин. А случится встретиться с самим Капабланкой, то скажу и Капабланке, что вот, мол, ваше королевское величество, живёт на свете Александр Александрович Арехин. И вас, любезный Арон Исаевич, о том же попрошу: вдруг кто спросит, или просто к случаю придётся, то и вы говорите: хочет Арехин шахматным королём стать, такая вот у него заветная мечта.

— Отчего ж не сказать. Скажу. Но услуга за услугу.

— Всё, что в моих силах.

— Когда вы разыщите виновных в гибели Моше, забудьте на мгновение о высших целях мировой революции, а вспомните о том, что у него осталась безутешная мать, как бы не театрально это звучало.

— Идёт! Но начнём прямо сейчас: Анна-Мария устраивает пресс-конференцию. Ну, не то, чтобы настоящую пресс-конференцию, а вроде. С кофе, пирожными и настоящей водкой, ещё с довоенных запасов. Ваше присутствие крайне желательно.

— А много ль водки?

— Нам хватит, гарантирую.

Журналисты прибыли дружно, за полчаса до назначенного времени. Тоже, вероятно, волновались о водке. Но водки хватило, хватило и потому, что Арехин не выпил ни рюмки. Журналистов явилось с полдюжины, бутерброды с селёдочным маслом и казённое хлебное вино, «белоголовка», разлитое предварительно по экономическим рижским рюмкам, пользовались несомненным успехом. Краткую речь Арехина, в которой он заявил, что отныне всё свое время и все свои силы положит на алтарь шахматной игры, наградили аплодисментами, вероятно, именно в силу её краткости. Неприличных вопросах о сотрудничестве с большевиками практически не задавали, а если и задавали, Анна-Мария тут же подносила вопрошающему штрафную рюмку, теперь уже большую, русскую, железнодорожную — и безо всякого бутерброда. Оно бы и ничего, большая рюмка, но Анна-Мария проделывала это с таким видом, что человек начинал чувствовать себя последним забулдыгой, вот выйдет отсюда, свалится под забором и будет спать в собственной луже. Потому больших рюмок сторонились. На вопросы приличные же, к примеру, где и когда мир увидит новые блестящие партии российского маэстро, Арехин отвечал по-прежнему кратко, мол, лишь только Европа окончательно отойдёт от ужасов пережитой войны, как тут же бурно начнут восстанавливаться ценности мирного времени, среди которых, безусловно, самое достойное место принадлежит шахматному искусству. В итоге вечер удался: журналисты напились в меру, никто не буянил, не бил посуды, не блевал по углам, напротив, в предполагаемый срок все разошлись чинно-благородно, и, спускаясь с лестницы, рассуждали, что шахматы — штука презанятная, хоть и пустяковая, и что этот русский хоть и отчаянный пьяница, но есть в нём что-то европейское, и в хороших руках из Арехина может выйти толк.

8

Номер был из недорогих — по ценам «Лондона», но это никак не отразилось ни на кофе, ни на свежей сдобе. Анна-Мария даже заявила, что свежая сдоба — это тавтология, принятая исключительно в России, что сдоба несвежая более нигде в мире не существует, равно как и желудёвого кофе с ячменным вкусом.

Влияние Европы. Арехин мог бы многое рассказать и о желудёвом кофе раштаттской тюрьмы, и о вчерашних пончиках, которые ухитрялась передавать ему в карцер Ильза, дочка тюремщика, но не стал. Анна-Мария и без того прекрасно понимала относительность счастья как во времени, так и в пространстве, а слова насчет кофе должны были подчеркнуть скоротечность прекрасного бытия. Сразу после кофе Анна-Мария отправилась в представительство судоходной компании «Арвидссон и сыновья», где должна была взять два билета второго класса на паром до Стокгольма. Арехин же отправился в торговое представительство России. Поводом для визита было получение умеренной суммы в шведских кронах по передаточному письму комиссариата внешней торговли.

Он не стал брать извозчика: идти было недалеко, да и хотелось проветриться, подышать новым воздухом. Признает это наука, нет, но каждый город обладает собственным дыханием, иногда окрыляющим, чаще дурманящим, а в последнее время вгоняющим в тоску.

Рига пахла достойной бедностью. Запахи кофе и сдобы Арехин различал шагов за пятьдесят, но не потому, что кофе и сдоба были здесь исключительно хороши, а — из-за редкости запахов. С другой стороны, из арок и подворотен гораздо реже тянуло затхлой мочой и говнищем разной степени свежести, что поначалу даже удивляло. Как же они живут? В смысле физиологии? Разгадка проста: физиология физиологией, а порядок порядком. Следили за порядком в Риге. То ли специальный комиссариат, то ли сами жители.

Торговое представительство Советской России занимало здание, в ряду других неприметное. Обыкновенное здание. Никакой помпезности, никакой мрачности. В подобном здании впору размещать контору по широкомасштабной продаже швейных машинок «Зингер», бюро распространения кухонных аппаратов «Примус» или общество взаимного страхования на суше, море и в воздухе.

Арехин не спешил. Сел на скамейку наискось от здания, купил у газетного разносчика — не мальчишки, а вполне степенного господина в стеснённых обстоятельствах — утреннюю газету. Пролистал не без любопытства. Где-то на полупочётном месте обнаружил заметку о том, что первой из мировых столиц претендент на звание