Хуже нет, когда за время недельного дежурства выпадает больше чем одно дело. В этом случае начальник лаборатории может и заменить уставшую пару на свежую.

Время подходило к полудню. Мы с коллегой переглянулись: обедать не пойдем, кусок в горло не полезет. Хотелось холодного пива. Все кафе в районе были закрыты — суббота, святой день, — поэтому утолили жажду теплой минеральной водой из пластиковой бутылки. Отдохнули с полчаса, перекурили и вернулись в квартиру. В районе Рамат-Гана высокая влажность — до моря всего четверть часа езды, — так что за время нашего перерыва кое-какие следы на стенах уже появились. Нам бы радоваться, но…. «Но» состояло в том, что располагались эти следы чуть выше плинтуса, сантиметрах в двадцати от пола. «Ну и что?» — спросите вы. А то, что сфотографировать их можно было только в положении лежа на полу, залитом кровью.

— Не, все-таки не зря нам государство зарплату платит, — проворчал мой напарник.

Кинули на спичках, кому ложиться. Я проиграл. Вышел к машине, вернулся с несколькими картонными коробками, в которые мы обычно пакуем вещественные доказательства, подстелил их, взял фотоаппарат и лег. Вспомнил, при каких обстоятельствах приходилось последний раз лежать на полу на животе: лет десять назад, на курсе стрельбы. Есть такое упражнение — стрельба из положения лежа на спине, с перекатом на живот и обратно. Кстати, довольно забавно: стреляешь по тому, что видишь вверх ногами.

Каждый отпечаток следует фотографировать так, чтобы в кадре кроме него были видны: линейка, время, дата и место, имя эксперта. Снимок, где отсутствует хотя бы один из компонентов, не имеет юридической силы. У нас в чемоданчике есть специальные наклейки, на которых остается лишь заполнить пустые поля. Впоследствии снимки следов поступают в базу данных в формате 1:1 вместе с теми же данными, чтобы исключить любую путаницу при их хранении и поиске.

Любая идентификация, не важно чего, в принципе возможна в одном из двух форматов: один предмет (образ) с другим или один предмет (образ) со многими (помните: one to one и one to many?). В первом случае, например, у вас в кармане имеется яблоко, и надо сравнить его с другим, тем, что на столе. Во втором против яблока из кармана есть миллионы других, находящихся на овощном складе. В первом случае процесс идентификации быстрее и эффективнее, чем во втором. Что верно для яблок, годится и для следов рук.

В этот раз (и так случается часто) выявленные и сфотографированные отпечатки оказались плохого качества: частичные и немного смазанные. Проверка их в базе данных не дала результатов, но поймать убийцу помог анализ записей с камер наблюдения за дорожным движением.

По субботам трафик в большинстве городов страны более спокойный, ибо 25–35 % населения страны соблюдают традиции и в шабат не ездят. Было несложно проследить перемещение транспортных средств в районе места преступления в нужный отрезок времени. В поле зрения следственной группы попали с десяток машин и мотоциклов. За вычетом тех, что принадлежали женщинам и пожилым мужчинам, осталось два автомобиля. По номерам транспортных средств выяснить владельцев и номера их мобильных телефонов — секундное дело. А мобильный телефон, даже в выключенном состоянии, — это маячок, по которому отслеживается путь владельца. Через день поисков полиция арестовала молодого араба из Яффо (район Тель-Авива). Удалось сравнить его отпечатки с теми, что были выявлены в квартире, и они совпали.

Значит, тот субботний день 2002 г. был прожит не зря.

В дактилоскопии практически нет способов выявления следов рук, изначально придуманных специально для этой цели. Все основные методики были изобретены и предложены для решения совершенно иных научных проблем и лишь затем, зачастую через десятки лет, адаптированы для нужд криминалистики. Типичный пример — синтез и применение одного из самых распространенных препаратов для выявления отпечатков пальцев на бумаге и других пористых поверхностях — уже знакомого нам нингидрина.

Нингидрин — кристаллическое вещество желтоватого оттенка — был синтезирован в 1910 г. химиком Зигфридом Руэманом. За этой короткой фразой скрывается трагическая судьба человека, чье имя сегодня мало кто знает.

Зигфрид Руэман родился в прусском городке Йоханнесбурге в 1859 г. в еврейской семье. Когда мальчику исполнилось восемь, Руэманы перебрались в Берлин. Зигфрид оказался очень способным к точным наукам; окончив школу, он поступил в Берлинский университет. В 1881-м Руэман блестяще защитил докторскую диссертацию на кафедре маститого химика Хофмана, который рекомендовал подающего надежды молодого ученого на должность ассистента профессора Джеймса Дьюара в Кембридже.

Еврейское население Германии в конце XIX — начале XX века составляло более полумиллиона человек. По закону они были уравнены в правах с немцами, но на деле путь к многим профессиям был для них перекрыт. Кроме торговли и финансов доступными для евреев являлись, пожалуй, медицина и наука, да и то при известных ограничениях. Руэману с трудом удавалось найти достойную работу на академическом поприще в Германии, и он охотно переехал в Англию.

В конце XIX столетия авторитет Джеймса Дьюара в научном мире был необычайно высок. Химикам, физикам и биологам это имя знакомо в связи с понятием «сосуды Дьюара» (или попросту «дюары») — термосы для хранения сжиженных газов[19].

Истории науки известны многочисленные случаи, когда большой ученый проявлял себя в повседневной жизни как несносный человек. Коллеги считали Дьюара сварливым, мелочным, вздорным и злопамятным, видящим в себе центр Вселенной. Числясь одновременно на двух работах — в Кембридже и в Королевском институте в Лондоне, Дьюар всё время проводил в столице. Его преподавательские обязанности в Кембридже с первого дня исправно выполнял Руэман: он читал за Дьюара курс органической химии, вел семинары со студентами и в дополнение занимался наукой. За первые пять лет пребывания в Кембридже Зигфрид Руэман опубликовал 15 работ в престижных журналах. Три работы в год — рекорд даже для нашего времени, когда многие ученые считают для себя возможным подписываться под публикациями своих подчиненных, в работе над которыми они не принимали непосредственного участия. Боюсь, что в современном академическом мире это стало нормой.

Руэман пользовался уважением коллег и любовью студентов; всё это обещало прочное и безоблачное будущее. Однако успехи и популярность ассистента не сочетались с болезненно раздутым эго Дьюара, и в конце пятого года работы Зигфрид получил уведомление об увольнении. Шеф даже не потрудился объяснить свое решение и не ответил на письмо своего глубоко задетого ассистента.