Очередь немца из-за тряски и большой скорости прошла почти вся выше упряжки. Но на войне разница между «вся» и «почти вся» может составлять жизнь человека. Одна низко пролетевшая пуля попала в голову капитана Остапчука, и командир умер мгновенно. Дуся от страха очень резко дёрнула влево, в результате чего Саша с Мишши вместе с телом капитана свалились с повозки. Но благо до того упряжка уныло плелась по местности, так что ничего страшнее пары ушибов от падения советские бойцы не получили. Пока Родион, имевший богатый опыт по лошадиным выкрутасам, а потому удержавшийся на сиденье, пытался справиться с осатаневшей кобылой, красноармейцы поливали перевернувшийся мотоцикл пулями, пока тот не загорелся. Подойдя поближе, они увидели результаты своего огневого воздействия: вводителе было не менее десятка пулевых попаданий, а вылившийся из пролитого бензобака и воспламенившийся бензин попал ему прямо на паховую область. Плащ с формой уже занялись, распространяя отвратительный запах палёного рога и жжёной плоти. У фрица в коляске от удара о землю оказалось сломанной шея, и его башка в каске, державшаяся только за счёт мягких тканей, как-то неестественно прильнула к спине. Искорёженный пулемёт с погнутым стволом валялся в стороне, выбитый из вертлюжной установки на мотоцикле. Третий гитлеровец, сидевший сзади водителя, пострадал меньше всего, шевелился и громко стонал.

Вопроса о том, что с ним делать, как и в прошлый раз, не возникло. Только сейчас роль обвинителя, судьи и исполнителя приговора взял на себя Мишши — он уже много времени был в подчинении капитана Остапчука и прощать его гибель не намеревался даже раненому и беспомощному врагу. Пока Саша только собирался свернуть шею гитлеровцу, его товарищ уже добил его выстрелом в голову из своего карабина. Пришлось мягко упрекнуть бойца:

— Не стоит жизнь этой мрази патрона. Боеприпасы нам самим нужны.

— Да мараться в его крови неохота, если бить ножом или лопатой…

— Зачем? Хороший пинок по башке — и всего делов-то!

Красноармейцы вернулись к месту, где лежал капитан Остапчук. Спустя какое-то время к ним подъехал Родион, успокоивший Дусю. Сейчас лошадь как будто понимала, что произошло что-то непоправимое, и грустно стояла, опустив голову. Хоронить командира решили в другом месте, подальше от палёной гитлеровской мертвечины. Эта троица пусть себе лежит, на радость воронам с воронами, хищным зверушкам и прочим трупоедам. Саша, осматриваясь в бинокль по сторонам, увидел одиночный клён, на котором каким-то чудом ещё осталось несколько багряных листьев. Это дерево в качестве ориентира нашлось и на карте, так что если кто захочет перезахоронить капитана позже, то с нахождением его теперешней могилы проблем не будет.

Тело было со всей осторожностью погружено на повозку и доставлено к месту погребения. Втроём пришлось рыть уже настоящую и глубокую могилу, что заняло с перерывами на отдых добрый час. Где-то далеко гремели выстрелы орудий полка: теперь они вели огонь по указаниям других наблюдательных пунктов, так что при прощании с капитаном Остапчуком состоялось даже нечто вроде артиллерийского салюта. Его документы, пистолет и награды взяли с собой. После того, как под клёном вырос надмогильный холмик, в него воткнули крест из двух жердей: ввещах командира нашли иконку, он явно был верующим человеком, хотя и не показывал этого. В основание креста положили звёздочку, снятую с забрызганной кровью фуражки: ведь всё-таки капитан Остапчук беззаветно сражался и пал в бою за советскую власть. Бойцы стащили пилотки со своих голов и три раза символически нажали на курки своего оружия, отдавая погибшему последние почести. Но выстрелов не было: карабины и пистолет-пулемёт перед этим разрядили, так как после уничтожения мотоцикла и его экипажа патронов осталось мало, они, все до последнего, могли понадобиться в последующем бою.

Природа как будто тоже скорбела вместе с ними. Стоявшая доселе сухая погода начала быстро портиться, и спустя какой-то час после похорон на местность обрушился холодный проливной ливень, от которого не было укрытия нигде. Местность быстро размокла, распутица взяла своё, повозку с большим трудом пришлось выталкивать из образовавшейся грязи, одних Дусиных усилий для этого не хватало. И если портфель погибшего капитана Остапчука с картами и документами ещё удалось защитить от льющейся с неба воды, то с радиостанцией было хуже. Влага попала вовнутрь её корпуса, и устройство отказывалось работать. В результате в условленное время «Одиссей» не вышел на связь.

Две записки про это с интервалом в два часа были переданы Катей старшему лейтенанту у доски. После первой он обвёл значок в виде равнобедренного треугольника с точкой в центре и крестиком на вершине с подписью «Одиссей» красным кружком, а затем поставил рядом с ним знак вопроса. Получив второе уведомление, командир со вздохом стёр тряпкой эту пиктограмму с чёрной матовой поверхности. Это ещё не значило, что группа наблюдателей погибла, но в дальнейших действиях рассчитывать на неё больше не приходилось, а потому в её отображении на доске-планшете смысла не было. Поскольку девушка ничего не знала про смысл этого действия, она не волновалась и продолжала выполнять свою работу. Зато занервничал начштаба Сабурин: капитан Остапчук был талантлив в своей военной специальности, и его потеря станет серьёзным ударом для полка в целом.

На другом командном пункте полковник Молодцов с удовлетворением отмечал, что операция развивается согласно задуманному плану: нанесённые вторым дивизионом удары серьёзно замедлили продвижение противника, стрелковые подразделения отходили с минимальными или вовсе отсутствующими потерями. На новой огневой позиции разворачивался первый дивизион, уже установивший связь со штабом полка. Что же касается ливня, то это был просто шикарнейший подарок от небесной канцелярии. Авиация гитлеровцев сразу же выбыла из игры, а возникшая распутица резко уменьшала мобильность танковых и моторизованных частей немцев. Правда, следовало учесть, что в таких условиях и свои грузовики смогут двигаться только по единственному шоссе. Однако из-за превратившейся в хлябь, а кое-где и в болото, местности не стоило больше опасаться ударов во фланг или в тыл немецких танков — самой страшной опасности последних недель. Практика первых месяцев войны показала, что в глубокой грязи они тоже вязнут и могут передвигаться только по хорошим дорогам, а потому второй дивизион тут же получил приказ разбить несколько участков шоссе своим огнём. Через пять минут пара сотен метров трассы с твёрдым покрытием перед гитлеровцами превратилась в сплошные воронки, а вода с небес довершила остальное. Мотоциклы и броневики вражеской разведки намертво встали в раскисшем и перепаханном снарядами грунте, такая же участь постигла и средние танки противника. Более-менее передвигаться в таких условиях могли только полугусеничные тягачи и бронетранспортёры, однако немецкий командующий решил ими не рисковать. Неприятельский штаб отдал приказ о продолжении марша вперёд, но в темпе самых медленных машин в походной колонне, благодаря чему между противниками образовалась изрядная полоса ничейной земли.

К вечеру того дня стало ясно, что в борьбе с распутицей автотракторный транспорт истратившего боеприпасы второго дивизиона сжёг почти всё своё топливо. Полк понёс первые с начала прорыва потери в материальной части и технике от рук своих собственных солдат. Во избежание неминуемого захвата врагом тракторы и грузовики ломались и по возможности поджигались, с орудий снимались затворы, прицелы и панорамы, выливалась жидкость из их противооткатных устройств. Из последних остатков бензина со всех машин собрали топливо для трактора, который крушил своими гусеницами станины лафетов, вдавливал в грунт и корёжил стволы и цилиндры тормозов отката с накатниками, а после чего запылал и сам. За полчаса от двух батарей остался только их личный состав, пошедший дальше пешком в качестве простых пехотинцев. В штабе на доске старший лейтенант стёр относящиеся к ним значки. Но, несмотря на плохую новость, люди там продолжали напряжённо работать: «концерт по заявкам» был готов дать первый дивизион.