– Уважаемые товарищи! – объявил, когда стихли аплодисменты. – Разрешите вам представить нашу гостью из Москвы, замечательную девушку с чудесным именем Ольга. Студентку, комсомолку и просто красавицу. Это для нее я пел.

Публика на площадке зааплодировала.

– Спасибо за внимание. Отдыхайте, товарищи.

Он снял с плеча гитару, но публика его не отпустила. Зашумела, закричала: «Еще!», «Еще!».

– Товарищи! – Борис приложил руку к груди. – Я здесь такой же посетитель. Пусть поет ансамбль.

Но разгоряченные спиртным и танцем посетители не согласились: закричали и затопали ногами.

– Хорошо, – вздохнул Борис. – Одну песню.

Он перекинул ремень гитары через голову и тронул струны.

Песни у людей разные,

А моя – одна на века:

Звездочка моя, ясная,

Как ты от меня далека!..[3]

Ольга стояла рядом и, слушая, недоумевала. Что значит «далека», когда она рядом? Хотя песня красивая. На площадке перед ними под сладкую и грустную мелодию одна за другой образовывались пары. Борис закончил петь, отдал гитару и под аплодисменты посетителей повел ее к столу.

Дальнейшее запомнилось фрагментами. Застолье, улыбающиеся лица, Коган, произносящий витиеватый тост. Что-то про судьбу, которая чудесным образом свела двух молодых людей… Прощание с гостями возле ресторана… Такси. Они сидят с Борисом позади, и он сжимает ее ладошку в своей руке…

Целоваться они начали еще в подъезде и продолжили в квартире. Ольга спохватилась, лишь оставшись без одежды, в трусиках и лифчике. А он – в одних трусах.

– Боря! – она уперлась ему в грудь ладошками. – Я прошу, не надо!

– Почему? – спросил он удивленно. – Я в тебя влюбился, ты же видишь.

– Мы с тобой с ума сошли, – Ольга покрутила головой. – Ведь едва знакомы.

– У меня такое чувство, будто знаю тебя с детства.

– И со мной такое же, – подтвердила Ольга. – Только это все неправильно. Я так не могу, чтобы сразу… Пойми и не обижайся.

– Ладно, – он вздохнул и отступил. – Наверное, я сошел с ума. Только это сладкое безумие. Никогда со мной такого не было.

Подобрав свою одежду с пола, он ушел за ширму. Ольга спрятала свою в шкаф, накинула халатик и отправилась в ванную. Теплая вода смыла наваждение, в комнату она вернулась, твердо зная: поступила правильно. Пусть Борис ей жутко нравится, да и парень просто замечательный, но вот так, чтоб сходу лечь к нему в постель… Пережить вновь боль и разочарование? Нет, не надо. У нее был чудесный вечер, пусть таким и остается в памяти…

Застелив диван, Ольга выключила свет и скользнула под одеяло. Долго не могла уснуть, взволнованная происшедшим накануне, и прислушивалась к звукам, доносящимся из комнаты, где спал Борис. Но там было тихо…

***

Утро выдалось сумбурным. Разбудил ее Борис, напомнив об отлете. Они скоренько попили чаю, Ольга побросала вещи в чемодан, и такси домчало их в аэропорт. В этот раз она сидела позади одна. В кассе он купил билет в Москву, показав удостоверение Героя – борт в столицу был заполнен до отказа, и билет продали из брони. На прощанье Борис клюнул ее в щеку.

– Вот, держи, – он сунул ей листок. – Это номер телефона. Если вдруг захочешь, позвони.

– Боря… – шмыгнув носом, Ольга спрятала листок. – Прошу, не обижайся. Нам обоим нужно разобраться в чувствах. Я не знаю, что со мною происходит, но хочу, чтоб ты запомнил: мне с тобою было очень хорошо. Так, как никогда до этого. И еще, – она вздохнула. – Я украла у тебя рисунок. Твой автопортрет. Прости.

– Пожалуйста, – он улыбнулся. – Звони, я буду ждать.

Кивнув, Ольга взяла чемодан и направилась к выходу на летное поле. Через четверть часа самолет влетел и, ревя двигателями, взял курс к столице СССР. В салоне горечь расставания рассеялась, Ольга стала думать о статье. Обширный материал, в котором, как казалось, она не разберется долго, внезапно выстроился в мыслях и стал укладываться в строки. Она настолько этим увлеклась, что не заметила, как прилетела. Взяла такси и скоро была дома. В квартире никого не оказалось: мать отдыхает в санатории, отец на службе, а домработница давно ушла. Она приходит утром – убрать и приготовить им еду. Перекусив ее стряпней, Ольга забежала в свою комнату и, достав из ящика стола стопочку бумаги, вставила листок в импортную пишущую машинку «Эрика». Слова ложились на бумагу будто сами. Она настолько увлеклась, что пришла в себя, лишь услыхав в прихожей звук замка – отец пришел. Вскочила и пошла встречать.

– Здравствуй, папа!

– Привет, красавица! – он чмокнул ее в щеку. – Как съездила?

– Отлично, – доложила Ольга. – Статью пишу.

– Уже? – он удивился.

– Да как-то накатило, – смутилась Ольга.

– Знакомо, – улыбнулся ей отец. – Когда вот просто распирает. Покажешь, как закончишь?

– Обязательно, – кивнула Ольга. – Мне чуть-чуть осталось. Ты пока поешь.

– Заметано! – он улыбнулся и отправился мыть руки.

Ольгу на мгновение кольнула совесть: отца надо накормить – хотя бы разогреть ему котлеты и пюре, приготовленные домработницей, но творческий зуд скомандовал другое, и она отправилась к себе. Успела: отец заглянул к ней, когда она ставила под текстом подпись «О. Ковалева».

– Ну-ка, ну-ка, – отец забрал листы и примостился на диване. Читал он быстро, как привык еще в редакции. Закончив, подошел к столу. – Значит, так, – сказал, взяв ручку. – Заголовок поменяем – твой невнятный. Что значит «Осуждение героя?» Пусть будет «Тень одной ошибки». Он привлечет внимание и отразит суть статьи. Вот это выбросим, – он вычеркнул один абзац. – Не нужно, чтоб читатель знал, что в деле был замешан секретарь горкома – бросает тень на партию. В ней миллионы честных коммунистов, один урод ее не олицетворяет. А вывод люди сделают как раз противоположный. На месте разберутся, кто чей сын, и примут меры. В остальном отлично. Ты у меня талант.

– Правда, папа? –смутилась Ольга.

– Зуб даю! – Нил Семенович засмеялся. – Молодец! Хотя Коровку ты чуток перехвалила. Герой Даманского, изобретатель, певец и композитор, да еще художник… Что-то многовато.

– Папа, он такой и есть! Вот смотри! – она взяла рисунок, который утащила у Бориса и дала его отцу. – Его автопортрет.

– Красивый парень, – заметил Нил Семенович, вернув рисунок. –