повышает давление. Он никогда не был в Португальском Тиморе, но знал, что в Эрмере произрастает один из лучших сортов арабики, завезенный португальскими поселенцами в начале XIX века. Каждые три недели он встречался с подологом Аугушту Илариу и парикмахером Мануэлом, который также брил ему бороду (в остальное время это делала по утрам дона Мария при помощи обычной бритвы).

Он любил исторические книги, особенно книги об истории Америки и биографии великих исторических деятелей, – не только свежеизданные, но и старые. Он часто листал тома по искусству (например, каталоги каких-нибудь выставок в Лондоне или Париже), которые для него привозили из-за границы. Он любил классическую музыку, особенно оперу, а о современной музыке говорил, что она не обладает гармонией. Что касается международной политики, он считал американцев инфантильными, советских деятелей – хитрыми и полагал, что в течение нескольких десятилетий Китай станет мировой державой. На будущее Европы он смотрел без оптимизма, потому что политические деятели высокого класса – де Голль, Аденауэр, Черчилль – постепенно уходили. Он видел вокруг одну лишь посредственность. «Через 30–40 лет, – пророчествовал он, – произойдет экономический катаклизм, и даже Португалия утонет».

Его заветным желанием было уйти на покой в Санта-Комба-Дан, чтобы писать книги, но он так и не сделал этого. Никто не верил в его ложную скромность, а мысли о власти доставляли ему особое удовольствие в часы тишины («часы, в которые мне лучше всего работается», – утверждал он). Мария де Жезуш заговорщически улыбалась всякий раз, когда он начинал говорить об отставке. Португалия была его, она должна была быть такой, как он решил, – и его жизнь была Португалией. Не заокеанская Португалия, а внутренняя, сельская, с влажным ландшафтом, реками и ежевикой, церквушками и тропинками. Он был предан этой стране, и его преданность породила загадку диктатора, который не умел повелевать просторами, потому что не посещал их и не знал. Из этой сельской среды он почерпнул свое недоверие к другим, она же одарила его и наследственными недугами – подагрой и болью в ногах, – а также строгостью и подавленностью, религиозностью и одержимостью верой. Он принимал свою горькую судьбу, Богом уготованную крестьянам («Я должен быть благодарным Провидению за милость быть бедным»). И действительно: когда он умер, от него остались небольшие деньги (274 000 эскудо) на счету и скромная собственность в Вимиейру. Нога, которая болела с детства и заставляла его носить специальную кожаную обувь, стала признаком его телесной уязвимости. Он никогда не делал больше 20 шагов и никогда не говорил больше 20 слов за раз. Его пронзительный, сиплый и высокий голос был для его врагов подобен лезвию. Особенно когда он прибегал к язвительной, двусмысленной иронии, под которой скрывалось непонятное ни для кого решение. Все это компенсировалось налетом сдержанной британской элегантности, темным костюмом, галстуком в тонкую полоску и бело-голубой полосатой рубашкой (даже не последний писк моды, а почти ее предвосхищение).

Отвращение к путешествиям

Корабли и самолеты Португалии курсировали между континентами, но сам диктатор никогда не путешествовал. Он ненавидел путешествия – так же, как ненавидел международные встречи с непримечательными политиками, которые не соответствовали уровню его образованности. О чем ему было говорить со школьным учителем, официантом или генералом? Уж лучше выращивать виноград в Вимиейру и разбираться с многочисленными противниками, которые нарушали тихую, размеренную жизнь Португалии. И потом, кто из них так же прекрасно говорил по-французски, как он, любитель языка Виктора Гюго, Александра Дюма, Марселя Пруста и Вольтера?

Те поездки, что он совершил за свою долгую карьеру диктатора, оказались неприятными и неинтересными. Он трижды побывал в Испании – для переговоров с Франсиско Франко. Они виделись в Ла-Корунье, Сьюдад-Родриго и Севилье. И еще один раз ему пришлось побеседовать со своим соратником за границей, но он тут же вернулся обратно в Вимиейру.

Для него, человека, ненавидевшего официальные обеды, все это стоило невероятных усилий. Он любил ходить в тапочках и рано ложиться спать. Он предпочитал переписку: его послания написаны официальным и чванливым тоном, полным надменного спокойствия. После победы Франко он стал писать ему с определенной регулярностью, не затрагивая ни политические, ни экзистенциальные темы (такие, например, как их общая любовь к одиночеству). Лишь однажды он поднялся на борт самолета TAP для перелета из Лиссабона в Порту, хотя португальская компания, открытая в 1946 году, отправляла рейсы во многие другие страны Европы, Африки, Америки, Азии. Перелет 27 марта 1966 года (рейсом 104), который длился чуть более часа, стоил ему больших усилий. Его сопровождала толпа журналистов, и на него обрушился шквал вопросов. Во время полета Салазар не произнес ни слова, а в конце не мог скрыть отвращения. В Вимиейру или Гимарайнш он ездил на бронированном автомобиле, опасаясь нападения на дороге. В 1933 году дворец Пасу-душ-Дукиш, построенный в XV веке по распоряжению Афонсу I Португальского, внебрачного сына короля Жуана I и основателя дома Браганса, подвергся масштабным реставрационным работам, поскольку предназначался под официальную резиденцию президиума Совета, – но Салазар предпочитал спать в своем доме. Еще во время работы преподавателем он побывал в Голландии и на два дня остановился в Париже, где его очаровало метро. Однажды он отправился на пароме на остров Мадейра, но чувствовал себя неважно из-за морской болезни – как на пути туда, так и обратно. Между тем он с удовольствием бродил по парку Сан-Бенту среди кур и голубей, потому что ощущал себя в родной стихии.

Экзотика мечты

Он приобщился к иной реальности, организовав в 1940 году Выставку португальского мира, для которой попросил архитекторов собрать воедино великие португальские мифы: географические открытия, заокеанские поселения и сельские традиции. Весь мир воевал или готовился к войне, а Португалия прославляла лузотропикализм и устанавливала впечатляющий памятник первооткрывателям в честь двойной годовщины – основания государства (1140 год) и его восстановления (1640 год). Во всем этом присутствовал не только геополитический, но и человеческий момент. Для детей португальской глубинки, увязших в традициях, путешествие представляло другую сторону существования: уноситься вдаль, вновь обретать себя, насаждать культуру на Дороге специй, жить saudade – хронической португальской тоской, ностальгией по несбывшемуся и несбыточному, чувством, которое с успехом переняли бразильцы. Чтобы удовлетворить свое любопытство, Салазар облюбовал самые прекрасные места в стране, такие как Синтра или Кашкайш.

Самым большим удовольствием, помогающим к тому же снять напряжение, для него были прогулки по Зоологическому саду, в волшебной атмосфере, которая переносила его в неизведанную часть империи – а значит, и в неизведанную часть собственной души. Зоологический сад, построенный при короле Фернанду II в Сете-Риуш, был вдохновлен Садом наслаждений: в нем гармонично сочетались растительное, животное, человеческое и минеральное царства. Растительное царство было представлено обширной флорой со всех континентов, минеральное – водой и гранитом, животное – видами со всех четырех континентов, а человеческое – посетителями, которые тем или иным образом отдавали дань уважения всему остальному. Для Салазара это было ключом к неведомому, словно он был начинающим мореплавателем. Он бродил по аллеям и мостам, среди прудов, фонтанов – и наконец входил в розовый сад в восточном стиле и как будто попадал на оборотную сторону планеты. Это было подобно раю… Здесь он заново открыл для себя поэзию Венсеслау Жозе де Соузы де Морайша – офицера, дипломата, писателя, который из Макао переехал в Японию, стал отшельником, жил, погруженный в память об умерших, и посылал в Лиссабон листы рисовой бумаги васи, которые стали книгами – «Письма из Японии» (Cartas do Japão, 1904) и «Бон-Одори в Токусиме» (O 'Bon-Odori' em Tokushima, 1916).

Что побуждало человека, столь привязанного к своей родине, странствовать по территориям небытия? Прогуливаясь среди растений и животных Зоологического сада, Салазар не находил ответа на тайны существования.

Тайные романы

Он был женат на своей родине: это было оправданием для безбрачия. Антониу де Оливейра Салазар был не столько женоненавистником, сколько человеконенавистником вообще, но у него все же были реальные – или предполагаемые – отношения со многими женщинами. Власть для него была жизненной необходимостью, почти одержимостью, из-за чего он публично приносил в жертву свои чувства. О его любовных похождениях рассказывается в фильме Мануэла Карвальейру «Женщины Салазара» (1981) и в книге