Встреча с Салазаром повлияла на жизнь многих женщин: Фелисмина дала обет целомудрия; Жулинья Алвиш Морейра, предполагаемая жена, умерла, так и не выйдя замуж (во второй раз?); Мария Лаура вторично вышла замуж, жила с мужем в Мадриде, наслаждалась солнцем Иберийского полуострова, но и она не гнушалась приезжать в отель Borges в Шиаду, чтобы время от времени встречаться с диктатором. Астролог и танцовщица Мария Эмилия Виейра вплоть до конца 1990-х под псевдонимом Сибила гадала по звездам и составляла гороскопы, а до 1967 года толковала астрологические послания для слабеющего диктатора, родившегося 28 апреля под знаком Тельца. На 1968 год было предсказано, что Марс противостоит Меркурию, который у Салазара в Тельце, и что по этой причине может произойти несчастный случай. Марии да Консейсан Сантане Маркиш оказали большую честь: она была приглашена президентом Республики на похороны бывшего премьер-министра в Санта-Комба-Дан. Она прожила долгую жизнь и скончалась уже в новом веке в Элваше. В гостиной она до самой смерти держала фотографию, на которой она была запечатлена вместе с Салазаром. Гарнье успела посетить Салазара в третий раз, в больнице Красного Креста. Тройка была ее счастливым числом: она вышла замуж в третий раз и покинула этот мир в Овер-сюр-Уаз 16 июня 1987 года, оставив после себя около 30 опубликованных книг.

Мария де Жезуш, экономка страны

«После моего приезда в Лиссабон Мария взяла на себя ответственность следить за всем, чтобы победить мою небрежность. Она освободила меня от любых забот о материальном и лучше меня знает, что мне нужно», – так Салазар описывал Кристин Гарнье роль своей экономки Марии де Жезуш Каэтану Фрейре. Если он отдал себя родине, она отдала себя Салазару – душой и телом, отказавшись от всех удовольствий. Она умерла старой девой, а жила только и единственно для него и ради него. Она любила его беззаветно, никогда не признаваясь ему в этом. Непоколебимость, строгость и честность Марии были щитом – и слишком часто шипастым, – за которым скрывалась безжалостная логика власти. Можно сказать, что она представляла собой маски Салазара, все то, что было в нем таинственного, скрытного, развратного, мстительного.

Мать? Покровительница? Любовница? Как назвать эту воинственную женщину, плод португальского сельского матриархата? Возможно, она была скорее правительницей, чем экономкой португальской империи. Как и сам Салазар, дона Мария ненавидела путешествия и была привязана к сельскому миру, а маленький дворец Сан-Бенту она превратила в своеобразную ферму ужасов. «А теперь мы вступаем в царство Марии», – сказал Салазар Кристин Гарнье, когда они, пройдя через сад, приблизились к курятнику. Дошло до того, что куры обитали в парке сотнями. Было там и множество уток, собак, кроликов, голубей. Сельское начало и сельский дух предков фактически стали политическим ориентиром Нового государства.

Дона Мария, о существовании которой мало кто знал, была вестницей слухов и мнений: она ходила по рынкам, слушая разговоры, и докладывала Салазару, который не слишком любил общаться с людьми. Когда кто-то все же узнавал ее и просил помочь «исчезнувшему» или арестованному человеку, она клала записку в карман, но знала, что «господин доктор» получает множество писем от женщин и матерей осужденных, умоляющих о милосердии, – и ни разу даже не пошевелился. Официально диктатор не занимался грязными делами. Этими вопросами ведали директор ПИДЕ Силва Паиш и советник Барбиери Кардозу. Салазар же не пачкал руки.

Дворец в Сан-Бенту был не только местом размышлений, но и местом семейного единства. Первый этаж дворца был отведен под дела государства, а второй – под личные. Счетчиков электроэнергии было тоже два: по одному платило государство, а по другому – Салазар. Ворчливая дона Мария вставала между Салазаром и миром непроницаемой стеной и непреодолимым барьером. Она просыпалась в шесть утра, приводила дом в порядок, в семь завтракала ячменной кашей и гренками. Ее недоверие к ближнему было непробиваемым. Не стоило потакать слабостям диктатора, надо было сдерживать их, и только дона Мария, которая была на пять лет моложе Салазара, могла заткнуть эти пробоины, образованные его непостоянным характером.

Дона Мария, крестьянка, родилась в деревушке Фрейшиоза в Санта-Эуфемии 20 июня 1894 года, и у нее было множество братьев и сестер. Она отправилась на заработки в Коимбру и познакомилась там с Салазаром и Сережейрой, у которых и работала. Когда Салазар, бывший преподаватель из Коимбры, был назначен министром финансов, он попросил дону Марию последовать за ним в Лиссабон, несмотря на несогласие будущего кардинала. Их социальное восхождение было в некотором роде обычным, естественным, плавным, а ей удалось прыгнуть выше головы, превратившись из горничной в экономку, безупречную, строгую, безоговорочно преданную. Словом, по мнению многих историков, в «самую значительную женщину ХХ века» Португалии.

Мария де Жезуш, приехав в Лиссабон совершенно неграмотной, взялась за образование и доучилась до четвертого класса. Освоив чтение и письмо, выучив цифры и арифметику, она контролировала домашние расходы, договаривалась о ценах на рынке. Позже она взяла на себя труд по сортировке писем, которые получал «господин доктор», и начала принимать решения, кого впускать к нему, а кого нет, став посредником между председателем Совета и всеми его настоящими и мнимыми друзьями. Со временем среди политиков и юристов стало принято писать ей напрямую. В Сан-Бенту ее с нежностью называли A Tia (Тетя). Единственная поблажка, которую она себе позволяла, – еженедельное посещение парикмахера: в салоне Монтейру она красила волосы в темный цвет, поскольку седина у нее появилась еще в молодости. Она носила темную одежду, сшитую на заказ. Как сторожевая собака, она следила за женщинами, окружавшими диктатора: свободно вздохнуть могли только журналистка Кристин Гарнье, поскольку экономка знала, что та замужем, и Мария да Консейсан Сантана Маркиш – она была родом из той же местности. У нее не было никакого официального звания, но она оказалась первой женщиной страны: ее тень на 40 лет нависла над судьбой государства. После смерти диктатора она переехала в небольшую квартиру в Бенфике, а затем в дом престарелых в Сан-Жуан-де-Бриту, где и умерла 22 мая 1981 года. В ходе гинекологического обследования, проведенного в доме престарелых из-за инфекции мочевого пузыря, обнаружилось, что она была девственницей.

Микаш, истинная невинность?

В течение 35 лет Мария да Консейсан де Мелу Рита была подопечной Салазара. Она родилась в 1929 году и переехала из Лажеозы в Лиссабон в очень юном возрасте. О ней узнали в 1938 году благодаря обложке газеты O Século, где она была изображена рядом с председателем Совета, ставшим для нее почти что приемным отцом. Она жила в доме диктатора с 6 до 28 лет, и у Салазара таким образом появилось некое подобие семьи – благодаря родству экономки с ней. Чтобы отличать ее от доны Марии, Салазар дал ей прозвище Микаш. Девушка росла в боязливом благоговении перед всемогущей домоправительницей, которая определяла почти все решения португальского лидера.

Микаш училась в гимназии и в Коммерческом институте, затем устроилась на работу в Институт помощи несовершеннолетним. Она вышла замуж за Мануэла Риту во дворце Сан-Бенту в 1957 году, а через год у них родился первый сын, которого назвали Антониу. Крестным отцом мальчика стал сам Салазар. Второго ребенка, девочку, назвали Маргаридой.

Покинув этот мир в 2017 году, Микаш, однако, успела рассказать историю своей жизни в книге-интервью Жоакима Виейры «Мои 35 лет с Салазаром» (Os meus 35 anos com Salazar). Диктатор, конечно же, выступает в этой истории как своего рода приемный отец. Некоторая тень сомнения, однако, возникает при чтении страниц ее исповеди о последнем периоде жизни политика: например, о роли «Тети» доны Марии. «Тетя» якобы скрыла от нее инцидент с подологом, и только «взрывоопасная нервозность» экономки выдавала, что не все в порядке: она сделала все возможное, чтобы убедить всех вокруг, что премьер-министр здоров и прекрасно осознает происходящее. Микаш вспоминает, что все вечера после работы она проводила в Сан-Бенту: Салазар всякий раз сидел за своим небольшим столом, рядом с молельней. «Я не уверена, что он всегда узнавал меня, но я называла ему свое имя, он улыбался, и становилось понятно,