Людка сдержала обещание, но Пахомов позвонил ей сам. Они встретились возле Публичной библиотеки, прошли по Садовой до «Баку», устроились в баре. Боря заказал по коктейлю, закурил и довольно долго молчал под укоризненным взглядом Наташиной подруги.

– Даже не знаю, что и сказать, – наконец заговорил он. – Наташка тогда исчезла, ее нигде не было. Я подумал, что это конец. Я ведь не знал об аварии, а вчера мне мать позвонила и… Ты в курсе, из-за чего мы поссорились?

– Да. И лично я считаю ее чистоплюйство глупостью.

Боря невесело хмыкнул.

– Я ей говорила, чтобы прекратила дурью маяться и к тебе возвращалась. Она вроде согласилась, но из упрямства решила не торопиться, и тут позвонили из больницы. Через день у Наташи на руках Николай Петрович умер, а Сашка никакой, парализован. Она пыталась с тобой связаться – не вышло, а постоянно звонить из больницы ни времени, ни возможности не было. Потом ты уезжал.

– Могла Ольгу Павловну попросить. Сторожа отлучились, а она с Димкой уехала, даже записки не оставила. А ты-то почему мне не позвонила?

– Я в отпуске была, сама чуть не через месяц узнала, в тот день, когда она к тебе рванула, сообщить, что беременна…

Сообразив, что проговорилась, Людка испуганно прикусила губу.

– У нас будет ребенок? – просиял Пахомова.

– Погоди, Борь, не радуйся, и не психуй. Никакого ребенка не будет… Сам виноват – подождал несколько дней, и свалил. А вернулся – сразу по бабам. И что ей делать? В ножки тебе поклониться: возьми меня, Борик, с ребеночком, а шлюх своих выгони? Или они ей пригрезились?

– Она сделала аборт? – ужаснулся он.

– А что такого? У нас не Америка и не католическая страна. Я считаю, рожать или не рожать – дело женщины.

– Я с тобой не согласен. Она должна была мне сказать, – Пахомов в бессилии сжал кулаки.

– Все мужики с этим не согласны, только одни против абортов, а другие – против родов, – съехидничала Людка. – Но ваше дело тут маленькое, не во всякий микроскоп разглядишь. А носить, рожать, воспитывать – кому? Женщинам!

– Где она? В квартире Соловьевых? – спросил Пахомов.

– А где еще? За Сашкой целыми днями ухаживает. С работы уволилась, теперь уборщицей в двух местах.

– Можешь уговорить ее встретиться?

– Нет уж, я и так слишком много рассказала, а она просила не вмешиваться.

Хотя в глубине души Наташа ожидала, что Борис может появиться, однако столкнувшись с ним в дверях парадной, вздрогнула от неожиданности. Он подался к ней, хотел обнять, но она отпрянула. Наткнувшись на ее колючий взгляд, он опустил руки и спросил:

– Тебе не кажется, что нам стоит поговорить?

Она ответила подчеркнуто холодно:

– Не о чем нам говорить. Пусти, я на работу опаздываю.

– Я подвезу.

– Сама дойду, здесь рядом.

– Ну хотя бы проводить себя ты позволишь? – попробовал улыбнуться Боря.

«Еще скалится!» – с ненавистью подумала она, глядя на ровные белые зубы.

– Как хочешь, мне туда, я спешу.

Она быстрым шагом двинулась в сторону улицы Софьи Ковалевской. Боря шел рядом и молчал. Просто не знал, с чего начать. Смотрел на нее и думал с жалостью: «Бедная моя девочка. Как она похудела, осунулась».

Отперев дверь в ателье, Наталья сказала в его сторону:

– Мне переодеться надо, – и скрылась в каком-то закутке.

Спустя пару минут она вернулась в синем халате, с косынкой на голове и в резиновых перчатках.

– Через час сюда люди придут, мне надо успеть все убрать, – бросила она через плечо, берясь за швабру.

Борис помолчал с минуту, наблюдая за ней, потом заговорил.

– Прямо не знаю… Это какое-то дикое стечение обстоятельств! Поверь, я ждал твоего звонка не три дня, я искал тебя, но ты как сквозь землю провалилась… Когда Ольга Павлосна с Димкой уехали с дачи, я подумал, что ты решила таким способом исчезнуть из моей жизни. Я ведь не знал ничего, пока мне мама не позвонила. Ну почему ты мне не сообщила?

Наташа выжала над ведром тряпку, выпрямилась и обернулась.

– По-твоему, это я должна оправдываться? Так вот, ничего объяснять не собираюсь. Как ты сказал – стечение обстоятельств?.. Пусть так, будем считать – судьба.

Она опять взялась за швабру. Боря достал сигарету, но не закурил, не найдя пепельницы.

– Мы оба виноваты. Ты не позвонила, я ничего не знал… Зачем ты аборт сделала?

– Людка разболтала?.. Сделала и сделала! Тебя не касается!

– Еще как касается! Это же был наш…

– Отойди в сторону, – в остервенении возя тряпкой по полу, она подобралась к самым Бориным ботинкам.

Он отошел и встал перед зеркалом. Наташа обернулась и их взгляды в зеркале встретились. Вот он стоит: красавец, хозяин жизни, элегантный, холеный, такой же, как всегда. И она: похудевшая, совсем без косметики, в рабочем халате, с тряпкой в руках.

Боря заметил ее взгляд и все понял.

– Я знаю, что ужасно виноват перед тобой. Верю, что ты не готова простить… Но скажи, чем я могу тебе помочь?

– В твоей помощи я больше не нуждаюсь, – раздельно, со злостью, проговорила Наташа. – Живи своей жизнью, а нас оставь в покое.

– Но ты ведь знаешь, что я действительно могу помочь! Тебе наверняка деньги нужны, и у меня…

– Да знаю я, – перебила она, – у тебя возможности, связи, деньги! А у меня только маленький сын и больной муж на руках. Но мы как-нибудь обойдемся без стипендии имени великого дельца Бориса Пахомова!

Отвернувшись, она подхватила ведро и переставила его.

– А ты уверена, что не пожалеешь, что у тебя хватит сил на все?

– Не беспокойся, хватит! Надо будет – на третью работу устроюсь!

– Да на тебе и так лица нет!

– Спасибо за комплимент, – всерьез обозлилась Наташа.

– Прости, пожалуйста… Господи, ты все еще осталась глупой девочкой. Процесс взросления прошел у тебя как-то однобоко. Имея столько проблем, нельзя отказываться от помощи…

– Мои проблемы – не твоя забота, а если делать нечего – занимайся проблемами своих девок.

Боря улыбнулся: «Ревнует, может, еще не все потеряно».

– Ты об этом?.. Я же говорю, не повзрослела еще. Ну что я, по-твоему, целый год траур должен был носить после того, как ты ушла? Я ведь здоровый мужик. К тому же секс – хороший способ отвлечься.

– Вот и развлекайся, а меня оставь в покое! – в бешенстве крикнула она. – Уходи. Да как ты не поймешь: я тебя ненавижу и больше не желаю видеть! Уходи!

Пахомов молчал, грустно глядя на нее. Похоже, это все. Гордости у нее действительно на троих, она не простит. Он тихо вздохнул: