— Боюсь, что наш северный сосед не удовлетворится подобным ответом.

— Тогда ему придется удовлетвориться потерей Йоркского подворья. Впрочем, я готов сдать его в лен, если король признает себя моим вассалом. В моем королевстве могут быть только мои земли и земли моих вассалов, никак иначе. С этим окончено. Что там еще?

— Король Людовик VI интригует против вас, склоняя баронов Корнуэлла к мятежу…

В этот миг ворота Тауэра распахнулись, и в них, осаживая коня, влетел перепуганный всадник.

— Мой лорд! — Гонец скорее упал, нежели соскочил с коня. — Белый корабль…

— Что Белый корабль? — Генрих Боклерк резко дернулся, точно его огрели по спине палкой.

— Он… — Приехавший шумно вдохнул и вновь повторил. — Он…

— Ну, что такое?

— Он утонул.

— Что?! Где мой сын? Что с ним?

— Он…

Король подскочил к скорбному вестнику, хватая его за грудь и тряся так, словно надеясь вытрясти совсем другие известия.

— Что с ним?

— Принц возвращался из Нормандии, с ним еще трое, — гонец замялся.

— Да, мои бастарды. Ну, говори!

— Графы, бароны, всего триста человек, считая команду.

— И что же?

— Ночью все перепились, а корабль наскочил на скалу. Спасся один кок. Он просидел всю ночь на верхушке мачты. Утром его нашли рыбаки…

— Господи!.. — Генрих Боклерк отбросил в сторону гонца и обхватил голову. — Кок спасся. Кок на верхушке мачты. Фитц-Алан, ты слышишь? Кок спасся! Четверо моих детей пошли на дно, а какой-то жалкий поваришка — выжил! — Король пнул ногой вестника, тот растянулся на земле, даже не силясь подняться, чтобы не провоцировать новый приступ ярости государя.

— Уму непостижимо! — хватая воздух ртом, с трудом выдавил король. — Вильгельм мертв. Фитц-Алан, ты слышишь? Вильгельм мертв, у меня больше нет престолонаследника. Ты понимаешь это, Фитц-Алан?!

— Понимаю, мой лорд, — сдавленным голосом прохрипел королевский секретарь, в прежние годы бывший воспитателем юного принца.

— Сокс, проклятый Сокс! Это все его колдовство! Где он?

— В подземелье, государь.

— Идем к нему! Нет, постой. Где Матильда?

— Она еще в землях империи, но, как вы и приказали, собирается возвращаться домой.

— Я пошлю за ней отряд, пусть сопровождают ее повсюду день и ночь. Если понадобится, пусть засыпят этот чертов пролив и перевезут ее посуху. Но… молчи! Ты понял, что я тебе сказал. Теперь так. Раз уж этот кретин, эта мокрица, император, так и не удосужился сделать ей сына, вспомни и перепиши мне всех королей, принцев, герцогов, у кого есть сыновья брачного возраста. Англии нужен наследник. И как можно быстрее. Ты все уразумел?

— Да, мой лорд. Но осмелюсь сказать, это будет сложно.

— Ты что же, скотина, утратил память, или пальцы твои не в силах больше держать перо, или в Англии перевелись чернила?

— Прошу извинить меня, государь, но… вас не любят.

— А им вовсе не надо меня любить. Пусть любят мою дочь, да покрепче. К вечерне составь мне список, об остальном я позабочусь сам. У Матильды будет муж, даже если мне придется украсть его из замка Сите. А сейчас — к Соксу. Он расскажет мне все!

* * *

Взвывшие боевые трубы напоминали львиный рык в миг, когда царь зверей дает понять окрестной живности, кто в саванне хозяин. Отряд сицилийских всадников, насчитывающий не более полусотни человек, вовсе не горел желанием доблестно сложить головы у безвестного мыса на берегу Понта Эвксинского. Сотня клибанофоров,[25]опустив длинные, в четыре ярда копья, неслась в атаку на чужаков. Черные конские хвосты над их шлемами развевались по ветру. Флажки на древках хлопали, солнце отражалось в начищенной до блеска пластинчатой броне всадников и лошадей.

Еще целый бандон[26]легкой кавалерии широкой дугой огибал прибрежную равнину, охватывая сицилийцев с фланга и стараясь зайти в тыл. Удайся этот маневр, и «гости издалека» оказались бы точно муха меж двух ладоней, сошедшихся в хлопке. Но сицилийцы решили, что жажда наживы — еще не достаточный повод расстаться с головой и потому, заблаговременно поворотив коней, со всех ног припустили прочь. Легконогие андалузские жеребцы были им хорошим подспорьем в этом благородном начинании.

Клибанофоры, неудержимые в копейной сшибке, на своих мощных широкогрудых конях не слишком хороши в преследовании, и потому, осознав, что врага не догнать, тяжело вооруженные всадники повернули к берегу, где все еще находились спасшиеся жертвы кораблекрушения.

Впереди грозного отряда гарцевал наездник в богатом чешуйчатом доспехе, покрытом темно-синим плащом с золотой узорчатой каймой. Лицо его было до глаз закрыто кольчужной маской, над вызолоченным шлемом развевался черный с красными прядями плюмаж. На лазурном миндалевидном щите всадника красовался золотой двуглавый орел, из плеч которого вырастал косой крест, поднимавшийся над орлиными головами. Тот же знак был изображен на хлопавшем по ветру знамени в руках следовавшего за военачальником дофора.[27]Мохноногий фризский жеребец гнедой масти горделиво выступал под командиром могучих всадников.

— Боже правый! — приблизившись к живописной группе на берегу, воскликнул тот. — Глазам своим не верю! — Наездник отстегнул кольчужную полость, открывая лицо. — Да это же сама несравненная Никотея! Надеюсь, прекрасная севаста помнит меня? Я — Симеон Гаврас. И трех месяцев не минуло с той поры, как я привез в Константинополь ко двору младшего брата, Алексея.

— Господи! — не спуская лазурных глаз с воителя, отчаянно вскрикнула севаста и, вскинув ладони, точно пытаясь закрыть ими лицо, рухнула на руки подоспевшей Мафраз.

Человек должен любить других людей ровно настолько, чтоб они не мешали ему любить самого себя.

Оскар Уайльд

«…И по молению христианскому прибрал Господь души грешников — герцога Вильгельма Нормандского и многих графов и баронов его — и тем покарал за многие святотатства, за нечестивость и богомерзкий нрав, коими он с отцом своим, злодейным разбойником и развратником Генрихом, королем бриттов, был равен».

Аббат Сугерий поглядел на выведенные гусиным пером строки и осенил себя крестным знамением. Конечно, грешно было радоваться смерти рабов Божьих, а уж тем паче братьев во Христе, но все же столь нелепая и в то же время такая своевременная гибель наследника английского престола представлялась истинным даром небес.