Со мной все ведут себя так, будто боятся. Только Ганьшин смеялся и кричал, показывал всем газету. Но он странный. Будто немного ненормальный. Он всегда смеется и кричит. Или, наоборот, плачет. Громко, во весь рот, как маленький ребенок.

Дома со мной тоже не говорят, а смотрят издали, как на какое-то животное из Африки в зверинце. Будто никогда не видели. Они и раньше не очень со мной говорили.

Мне плохо, но я это выдержу.

25 мая

Всех собрали и объявили, что будет пересдача БГТО. И что Сергей Матвеевич уволился, потому что он болеет от инвалидности, поэтому и записал все неправильно. Нормы на этот раз записывал сам Олег Алексеевич. Опять всем давали значки. Было меньше. А семь человек нормы не сдали. А я опять сдал на золотой.

Я все делаю правильно, но чувствую себя плохо. Героем быть тяжело, хотя я не герой, а хотел правды. Но правда оказалась очень тяжелая. И для всех, и для меня.

27 мая

Уволили Олега Алексеевича и еще двух учителей.

Сегодня в кабинете Олега Алексеевича со мной говорил человек из Москвы. Сначала с другими, а потом вызвал меня. Он не сказал, кто он, только что из Москвы. Он пожал мне руку и сказал спасибо. И спросил, что еще я знаю о деятельности Олега Алексеевича и Сергея Матвеевича. И других учителей. Но я больше ничего не знал.

28 мая

Подошел Роман и сказал, что понял, почему я это делаю. Из-за отца. Он мне испортил биографию, а я теперь ее делаю, чтобы она была лучше. Он меня похвалил, но я сказал, что опять его ударю, если он еще это скажет.

29 мая

У меня опять температура. Я не жалуюсь, просто пишу, что есть. И плохо сплю.

Мне приснился сон, что в нашу школу проникли какие-то враги. Они хотят захватить пионерское знамя. А я будто стал меньше, не комсомолец, а пионер. То есть еще ребенок. Я там встал в двери и не пускал, но они лезли. Тогда я схватил знамя и куда-то побежал. И я его спас. Кому-то отдал. Но меня поймали и поставили к яме расстреливать. И расстреляли, но не до конца. Я лежал в яме и был еще живой. Но тут в спину мне выстрелила очередь. Я будто умер, но как-то это чувствовал. Будто сверху смотрел сам на себя. И мне было не страшно, а даже приятно, что меня расстреливают.

А проснулся весь мокрый. Но не от пота. У меня это и раньше было. Я не знаю, что с этим делать. Когда я днем, я себя контролирую, но во сне это невозможно.

Павел, мой старший товарищ, почему я чувствую себя таким плохим человеком? Что я сделал неправильно? Я все сделал правильно. Но почему меня вместо радости то и дело охватывает какая-то мрачность?

И мне все время снятся сны. То про женщин, то меня расстреливают. Я даже боюсь спать, потому что мне надоели эти сны.

30 мая

Пришло письмо из «Комсомольской правды». Там меня благодарят за принципиальную и важную заметку, которая позволила открыть дискуссию про очковтирательство. И предложили стать внештатным корреспондентом. Я сначала обрадовался, но потом подумал, что я им написал по велению сердца, а если стану корреспондентом, надо будет постоянно что-то придумывать. Или искать. На меня и так все обращают слишком много внимания, я прославился на весь город, если не больше, а если начну писать постоянно, то все время буду на виду, а я этого не хочу. Да, я хочу писать, но тогда, когда сделаю что-то действительно серьезное.

Поэтому я решил отказаться. Но ответа им не послал. Они и так поймут, когда увидят, что от меня ничего нет.

2 июня

Товарищ Павел, нужен твой совет.

Дед предложил на лето поехать к его двоюродной сестре в село. Это немецкое село Гейбель. А я собирался все лето читать, тренироваться. И хотел, если честно, видеть Тасю. Но тренироваться и читать можно и там.

Я не сбегаю от трудностей, все равно летом нет школы, я никого не увижу.

Еще мне предлагают лагерь, но я не хочу. Я не боюсь людей, но мне сейчас надо подумать и что-то понять. То есть в деревне тоже люди, но там другая жизнь. А в лагере я могу увидеть что-то, что мне не понравится. Будто я в самом деле какой-то враг и шпионю. А я не шпионю, просто замечаю.

Надо сделать передышку.

Я даже не возьму эту тетрадь. Я немного устал все записывать. А еще я опасаюсь, что там ее кто-то может украсть. Тут я ее прячу, где знаю только я, а там неизвестно, куда ее деть.

Мне заранее не нравится это село, но я туда поеду. Мало ли что не нравится. Служба в армии тоже будет такая, что не все понравится, но надо делать. Поэтому это даже хорошо, что не нравится, надо приучать себя делать не то, что хочешь, а то, что надо.

19 августа

Товарищ Павел, мне сегодня исполнилось 16 лет. И я теперь совсем другой человек.

То, что я расскажу, ты не поверишь. Я и сам уже не верю, что это было.

Гейбель оказался хутор, а не село. Людей там мало и все сами по себе. Хотя работают в колхозе. Но больше у себя в хозяйстве.

Там речка, я там купался каждый день. Ездил на лошади. Умею теперь косить и многое другое в области сельского хозяйства.

Сестра деда, фрау Вона, совсем старуха, она живет одна. И рядом с ней женщина Фрица.

Она пришла, когда я приехал, и сказала:

«Даст мин фелаб!»

И засмеялась. И все это повторяла – мин фелаб, мин фелаб.

Я не сразу понял. Многие там говорят на своем немецком. Но на общем тоже могут. Она сказала на самом деле: «Дас ист майн ферлобтер!» Это значит: «Вот мой жених!»

И она засмеялась, а фрау Вона сказала ей что-то сердитое, но она все равно смеялась.

Фрау Вона ни разу не улыбнулась. Она только повторяла про меня: арме кинд, арме кинд. То есть несчастный ребенок. Это глупость, я не ребенок и не несчастный. Но старые люди любят вздыхать, жалеть других и жаловаться.

На другой день Фрица пришла просить меня, чтобы я помог косить. Я сказал, что не умею. Она обещала научить. Фрау Вона меня отпустила, но что-то сказала Фрице очень сердитое. Фрица опять смеялась.

Мы косили, я быстро научился, только сразу появились мозоли. Фрица мне обмотала ладонь тряпкой. Потом в кустах обедали, ели хлеб с молоком. Фрица рассказала, что она раньше жила в очень большом селе. Она красивая, поэтому к ней два раза сватались. Но она ждала, что посватается третий, Радульф. Она дружила с ним с детства. Но Радульф так и не посватался, уехал учиться в Саратов, в автодорожный институт. Тогда она тоже попросилась учиться. Поехала в Саратов, нашла Радульфа. Они стали жить вместе, но не поженились. Она никуда не поступила, не нашла работы, потом за ней приехали родители, пришлось вернуться. Радульф сказал, что закончит учебу и приедет. Она ждала от него ребенка, но он не родился. Что-то там не так получилось, она лежала в больнице и могла умереть. Но все обошлось, а ребенка уже не было, когда ее выписали. Радульф ей написал, что после учебы его посылают в Горький, на автозавод. Обязательно надо ехать. И она тогда поехала к нему в Горький. Но тут его призвали в армию на сборы или курсы. Она опять вернулась. Через год Радульф написал, что у него другая жизнь, что он уже в Ленинграде. И написал ей, чтобы она его не ждала и выходила замуж. Но она поехала в Ленинград. Там оказалось, что Радульф женат на другой женщине. Фрица вернулась и вышла замуж за взрослого мужчину. Она приехала с ним в Гейбель, но мужчина очень сильно болел психикой, не спал ночью и боялся пожара. Один раз Фрица проснулась, а дом горит. Это он поджег дом и бегал вокруг него как сумасшедший. Его отвезли в больницу, и он там умер. Фрица осталась одна, из большого сарая сделала дом. Она его еще достраивала, когда я приехал. Я ей помогал. Она брала уцелевшие доски и бревна от сгоревшего дома, и мы переделывали сарай в дом.