но страх всё равно никуда не ушёл. Странное существо. Бегает по деревне, кур ворует. Сакатов правильно сказал, если бы он появился на свет у своего настоящего хозяина, он бы знал, кто он, и что нужно делать. А то бестолковый какой-то.

Так, раздумывая над тем, как можно заманить его, я прополола грядку со свеклой, потом ещё одну с капустой. Плечи у меня стали красные, как варёные раки, наверно и спина такая же. Я распрямилась, и решила, что на сегодня хватит.

— Юра сказал, что всё проверил, Лазутчика у него нет. — Сообщила мне Фрида Анатольевна, когда я помылась и зашла в дом. — Он там дальше по цепочке всем соседям сообщил. Нигде его нет. Господи, так ты спину сожгла! Как будешь спать — то? Давай сметаной намажу!

— А я и не собираюсь спать. — Ответила я — Сегодня мы будет до победного ловить Лазутчика. Фрида Анатольевна, а у вас в деревне есть кузница?

— Нет у нас никакой кузницы уже давно. Лет сорок уже нет. Когда был колхоз, у нас ещё работал свой кузнец, а потом открыли ремонтные мастерские, там всё и ремонтируют. А тебе зачем?

— Сакатов говорит, что сама кузница у вас в деревне сохранилась, там на въезде.

— Ну да, только там ничего уже не осталось, что-то поснимали, а остальное разрушилось. Наковальню сразу увезли, она в ремонтных мастерских до сих пор служит.

— А труба всё ещё стоит.

— Так и печка стоит, да только её уже не разожжёшь.

— Жаль. Сам Сварог научил людей кузнечному делу. А теперь мы даже не знаем, как горн раздуть.

— Да чего жалеть-то? Всё в магазинах есть. Ничего не разучились люди делать, а ещё лучше всё теперь делают. Нашла, чего жалеть! Раньше если понадобился гвоздь, так это целая проблема! А теперь пошёл и купил. Нет, я нисколько не жалею о прошлой жизни! Это те, кто не хапнул столько лиха, как наше поколение, вздыхают, мол, раньше было хорошо. Так чего же хорошего — то было! Одни валенки на всю семью! И одно платье до невест. И кроме картошки с капустой, ничего нет. По праздникам сахарный петушок. Нет, Оля, намного легче сейчас живётся. Сейчас из металла всё делает станок, а раньше кузнец. А ты помахай-ка молотом целый день, да на такой жаре!

— Так он душу в своё детище вкладывал, каждая вещь была только одна на свете, больше такой не было! — Не сдавалась я.

— Да какая тебе разница, подкова у твоего коня одна на свете, или их тыщи? Лишь бы держалась! — ответила мне контраргументом Фрида Анатольевна.

Я сдалась. Конечно, машины и станки облегчили нам жизнь. Это во мне дурацкий романтик расклеился, решил старину вспомнить, которую, как права Фрида Анатольевна, я и не видела по-настоящему.

Мы с ней попили чая, я переоделась и пошла к Татьяне. Жар спал, редкие облака плыли по небу лениво, а может, не плыли вовсе, а висели, не двигаясь. Я вздрагивала от всякого шороха. Мне везде мерещился мохнатый Лазутчик, выпрыгивающий из своего убежища. Вот насколько ловко русский народ подметил, что пуганая ворона куста боится. Это про меня! Потому что, завернув на Татьянину улицу, я отпрыгнула с визгом метра на полтора от большого лопуха, который качнулся так некстати.

Татьяна домой ещё не вернулась. Сакатов исписал несколько листков в блокноте, из чего я сделала вывод, что он не зря провёл время. Я ему рассказала про свою встречу с Лазутчиком. Он как-то вяло отреагировал на это, и я спросила:

— Ты что такой варёный? Ты ел?

— Ел. Знаешь, что-то мне ситуация с Лазутчиком всё меньше нравится.

— Так не только тебе, она всем нам не нравится.

— Нет, не в том смысле. Его конкретно на это место посадили. Именно в деревне Лепихино. Именно здесь, а не в другой деревне, не в Пышме, не в Четкарино, не в Тимофеево. Даже объявление подсунули Людмиле Терентьевне, про дом именно в этой деревне. Хотя во всех вокруг деревнях тоже продаются дома. Тебя это не настораживает?

— Ты сейчас мне это сказал, и меня сразу насторожило. Только не пойму, что здесь особенного. Деревня, как деревня.

— Да, деревня обыкновенная. Но за пять лет, Оля, за пять лет, именно сюда, Фёдор Викторович с Назой запланировали переезд Людмилы Терентьевны. Я посмотрел разные отчёты, геологические, геодезические, ничего суперординарного, абсолютно.

— А просто ординарное есть, не супер? — Спросила я — Может какой — нибудь фон зашкаливает?

— Господи, Оля, какой фон зашкаливает? Фон капусты на грядках?

— А если внизу кладовая подземная находится?

— Ну и что, а зачем его — то высаживать именно здесь? Он и так бы отыскал любую кладовую. Он же хранитель.

— Надо задержать Нелинского Фёдора Викторовича, и у него всё узнать. Странно, что он всё ещё не в деревне. Задание не выполнено Ритой, медальон она не прикрепила к башке Лазутчика, а Фёдор Викторович даже не обеспокоился этим. Хотя, когда зерно взошло, он сразу же почувствовал. Странно, да?

— А может он боится и прячется? Эта Наза не любит шутить! У нас, Оля, один выход, это поймать Лазутчика и держать его. И ещё, про знак Сварога. Меня, конечно, Маслов высмеял, когда я спросил про знак Сварога. Но зато сказал одну вещь. У них в институте лаборант работает, который приехал из небольшого городка Новотроицка, это на севере Новосибирской области. Так вот, он привёз с собой железную восьмёрку. Это лента, выкованная в кузнице его дедом, в форме восьмёрки. А на ней печать стоит его деда, буквы "К" и "А". Так вот, эту восьмёрку никто не может ни разогнуть, ни перековать. Как заговорённая. Они в лаборатории ради смеха нагрели её, чтобы доказать, что наука не верит в суеверия. Так нет! Она не плавится при температуре 1539 градусов! И под прессом не сжимается! Они стали изучать её состав. Сделала восьмёрка, из, так называемого, болотного железа. Это железо самого плохого качества. Они так и эдак с этой восьмёркой, а она ни на миллиметр от своих первоначальных контуров не отклонилась. Они спрашивают лаборанта, а в чём секрет. Лаборант и говорит им, что дед всегда говорил, что без богов металлургу и кузнецу работать нельзя. Работа — как молитва. И подготовка к работе должна быть, как к молитве. А это значит, что должно быть абсолютное воздержание от горячительного, от мяса, от жены. Это первое. И второе. Должен чистый приступать к работе, и сам чистый и одежда чистая. Третье. Над