– Как? – удивился Макс. – А эти рабочие? Я не говорю, что ты с ними могла.

– Ой, – привстала она на кровати, – ты и правда нездешний. Не могут они ни с кем, понимаешь?

Макс не понимал, потому и переспросил.

– Запрещено?

– Можно и так сказать.

– А ты не боишься?

– Чего?

– Что узнают. Что ты с кем-то была, со мной в смысле.

– Ну была. И что?

– А как же сценарий?

Она разразилась заливистым смехом.

– Какой сценарий? Для кого, для нас? Мы не участвуем в мироустройстве, Макс, мы работаем на него, нас сюда, как скот, завезли и оставили. Мы живем как хотим. Почти как хотим, как можно хотеть в меру своих возможностей. У нас их не так много, как у вас.

– Куда загнали? – Он ничего не понимал.

– Посмотри уже в окно. Что ты видишь?

– Море, – не поднимая головы, не сводя взгляда с ее груди, ответил он.

– Мо-оре, – протянула она, – тут везде море, малыш, – она погладила его по щеке, – мы на острове.

На секунду Макс забыл обо всем. Даже о том, что только что было. Его будто оглушили кувалдой, и только смеющийся взгляд Марии постепенно возвращал его в реальность.

– На каком острове? Почему я на острове?

– Я не знаю. Откуда мне знать, как ты здесь оказался? Только я сразу поняла, что ты не отсюда, вот, – провела она пальцем по его предплечью.

– Что? – посмотрел он на руку.

– Вот здесь должен быть маленький квадратик с номером. Знаешь, как татуировки делают.

– С каким номером, какие татуировки?

– Ты ничего не заметил, Макс?

– Не заметил чего?

– На острове нет детей.

Он не мог этого заметить, он слишком мало здесь был.

– Всех, кто прибыл сюда отбывать свой срок, подвергают химической кастрации. Мужчины здесь – не мужчины, просто работяги, и все тут.

Срок… Кастрация… У Макса закружилась голова. Он хотел спросить еще что-то, но Мария уже была на нем, закрыв его вопрошающий рот своими губами.

– Вчера я забыл представиться. – Человек напротив протянул мне руку.

– Вы кто?

– Меня зовут Артур.

Где-то я его уже видел. Ах да, в баре. Он подсел ко мне после того несчастного парня. Сейчас, при дневном освещении, он виделся мне совсем другим: правильные черты лица, красивые черты, ослепительно-белые зубы и темные, почти черные глаза, – он напомнил мне араба из сказок; я не сразу понял, чем от него пахло, и только сейчас уловил – это был запах роскоши, денег, запах общества, о котором я только в книжках читал. И одет он был так же, по-книжному. Из длинных рукавов его пиджака выглядывали белоснежные с золотыми запонками манжеты. Жилет застегнут на все пуговицы. Цепочка от часов цеплялась за одну из них и уходила в карман. Он придвинулся ко мне.

– Как вы себя чувствуете?

– Сколько я спал?

– Восемь часов.

Я оглядел комнату. Шикарные апартаменты в стиле старой Англии, картины в огромных рамах, кресла будто из музея. Я лежал на перинах с метр высотой. Казалось, я никогда еще так хорошо не спал.

– Где я?

– У меня в гостях, – он развел руками.

– Вы что, напоили меня и перетащили сюда?

– Я хотел поговорить с вами, Адам, – он будто не слышал моего вопроса. – А бар – неподходящее место для разговоров.

– Вы всегда похищаете людей, когда хотите с ними поговорить? – Я попытался выразить возмущение, но, видно, у меня это плохо получилось. Не очень-то я был возмущен. Вчерашняя ночь была лучшей в моей жизни, а теперь я проснулся в лучшем месте, какое только мог себе представить.

– Мне нужны люди, Адам, умные, молодые, амбициозные люди, – сказал он, собравшись с мыслями.

– С чего вы взяли, что я вам подхожу? Нет, не так. С чего вы взяли, что я на это соглашусь?

– У меня большой опыт общения с людьми. Если человек против системы, я вижу это сразу.

– И что же вы видите во мне?

– Бунт.

– Это неправда, вы ошиблись.

– Я никогда не ошибаюсь, друг мой, никогда. Как вам моя квартирка?

– Впечатляет.

– Так может жить каждый.

Я усмехнулся.

– Каждый, кто захочет этого, кому хватит ума. А кто не захочет, так зачем заставлять.

Видимо, я долго молчал, разглядывая многослойные ламбрекены над кроватью, вышитые золотыми нитями узоры на шторах, статуэтки на зажженном камине.

– Как провели вечер, Адам?

– Отлично, – постепенно приходил я в себя, вспоминая и вечер, и ночь, и руки, впивающиеся в мою спину. – У вас нелегальный бордель?

– А бордель бывает легальным? – засмеялся Артур. – И почему так грубо? Там никто никого не заставляет. Или вас заставили? – улыбнулся он.

Я чувствовал себя крайне неловко. Этот тип знал, с кем я был, и, наверное, был с ней тоже. Не думал, что моей первой женщиной будет проститутка.

– О, вы слишком серьезны, Адам. Вы обижены на меня? Я что-то не то сказал или вы видели какую-то грубость, может, принуждение?

– Я уже понял, что вы никого не принуждаете.

– Так и есть.

– Но та женщина ушла в слезах.

– Какая женщина? – удивился он. – А, та… Но она и пришла в слезах. Не так ли? И ее никто ни к чему не принуждал. Мы не министерство, Адам, мы даем людям выбор. Никто не поднимается наверх, не хотя этого. А та женщина, она еще придет, будьте уверены. Такие всегда приходят.

– Какие такие?

– Скромные, неприступные, переступившие черту.

– И вы играете на их чувствах? – Я сел на кровать.

– Кто играет? Я? Вы обознались, мой друг. Мне не хочется ни с кем играть. Наоборот. Я хочу, чтобы каждый мог играть сам по себе.

Он встал, подошел к бару и налил себе выпить.

– Мой прадед был богатейшим человеком. Все, что ты видишь: улиц развязки, дома как памятники давно почившего архитектурного искусства, – все это он.

– Он был архитектором?

– Нет, – усмехнулся Артур. – Он был бизнесменом. Весь город был выстроен на его деньги. Он мечтал создать великое государство.

– И что ему помешало?

– Политика. С идиотами во главе. Им показалось, он слишком много имел, им взбрело в голову, что люди не должны иметь ничего, кроме муниципальных квартир и домов. Ничего, кроме обязанностей и раболепства. Потому что те, кто имеет все, могут диктовать свои правила, могут идти в одну ногу с властью, а то и впереди нее. Власть будет брать у них деньги, занимать их деньги и отдавать в разы больше. Никто не хотел отдавать. Никто не воздал нашей семье за все то, что она оставила городу и людям.