себя счастье? Если видите, то не обретете, ибо то, что впереди вас, не при вас. Вообразите человека, который хочет подняться на небо и встретиться с Богом. Очи телесные говорят ему, что небо с землею сходятся недалече от места, где он стоит, и идет человек и верит, что конец пути близок. Да отодвигается от него желанная награда, и тем быстрее, чем более он рвется к ней, и вот уж нет радости на лице его, а сердце захватили злоба и ропотливость на того же Бога. А потуши он свою страсть да побереги ноги, Господь сам бы его обнял и приблизил к себе, как было древле, и чему быть надлежит. Вспомянем же те времена.

В людских рядах каким-то чудом появилась щель; через мгновение она сомкнулась, но Максим успел увидеть рядом с одним из факелов того мальчика, с которым он сегодня успел обменяться несколькими фразами. В руках у него была толстая книга в железном окладе; она выглядела уже изрядно потрепанной и, вероятно, переходила из поколения в поколение. Мужчина, только что державший речь, приблизился к мальчику и, перелистнув несколько страниц, указал на нужное место. Склонив голову, мальчик медленно начал читать вслух:

«О, вы, видящие в домочадцах своих некое сокровище и их ублажающие! Узрите же красоту первого семейного союза между Богом и человеком, и паки обретите его, и возродите его в новом сиянии!

Ибо мужчина есть сын небесного отца нашего, а первая женщина – дочь его, и наречены они были так, и ввел их Бог в свое обиталище, где ручьи текли молоком и медом, где не было нужды прикрывать свое тело, свыше хранимое от непогоды, мух и терний. И даровал Господь людям плоды от всяких деревьев, которые насадил в своем вертограде. На них указал перстом, отнюдь не повелев хлопотать об иной пище, как и всякий родитель оберегает ребенка, налагая запреты, а если ребенок ослушается, не родителя в том вина. И пребывали люди в покое, избавленные от тревог, забот и всякого стяжания, и уподобились они в блаженстве своем младенцам, которые засыпают под колыбельную, и мать хранит сон их. И как у младенца меньше зубов, нежели у взрослого мужа, так и человеческая рука, не ведавшая сохи, прялки и пера, которым ныне пользуются подьячие, обладала тремя пальцами, вполне достаточными для того, чтобы обрывать те плоды с отягченных ими ветвей. Но всегда ненавидят безумные мудрых, неучи ученых, скверные нескверных, а испорченные хороших. Так мирная жизнь человека уязвила очи Повелителя кладов, да не будет ему другого имени, и славословия, возносимые Богу, сделались нестерпимыми для его слуха. Он, приняв облик огненной птицы с венцом на голове из пяти зубьев, предстал перед людьми, и трепет обуял их, ибо они полагали, что это – одно из чудных созданий, что сотворены Богом и служат ему:

«Что привело тебя сюда?»

«Лихо»

«Мы не знаем его. Что это?»

«Лихо есть желание»

«Опять чудное слово, неведомое ушам нашим. Если ты, по воле Господней, явилась потешать нас загадками, то избрала зело мудреные, и нет в нас разумения, чтобы их разрешить».

«Я мудрее всех зверей полевых и птиц небесных, но и самый глубокий родник может иссякнуть, и тот, кто пил из него воду, с удивлением взирает на обнажившееся дно и сомневается, что делать дальше. Вот и я, познав предел своей мудрости, вопрошаю вас, и в том мое желание: подлинно ли сказал Бог: не ешьте ни от какого дерева?»

«Мы вправе вкушать плоды с тех деревьев, которыми Бог наделил нас от щедрот своих, и не искать другой снеди, дабы не преступить через то, что дозволено»

«Отчего же?»

«А разве можно постичь промысел Божий, и рассуждать о святом наставлении, и давать ему оценку, будто говорим мы о цветах, какой из них краше под небом Господним?»

Тут птица распустила хвост, так, что сад словно окутало алое зарево, и ответила столь сладким голосом, что не можно его ни повторить, ни описать человеческой речью:

«Искать ничего не надобно!»

Птица поднялась на крыло, а люди последовали ей вослед, поскольку вид ее ласкал их взоры, а воркование изгоняло страх из их сердец. Им уже хотелось и дальше лицезреть ее и говорить с ней. Это было первое желание, которое они познали, и уже потом за ним прокрались, подобно татям в ночи, многие другие. Люди вспоминали свой вчерашний день, которые, как и прочие дни, был проведен ими в райских кущах, и казался он им пресен, ибо не встречали они тогда еще диковинной птицы. И умалялась их благодарность Создателю, а вместе с ним и счастье, но думали они, что, идя за Повелителем кладов, изгонят досаду из своих растравленных душ. Они потеряли его на миг, но тотчас вновь узрели на ветви дерева, взращенного его прислужниками. Небывалые плоды усеивали то древо: были они цветом подобны солнцу, и золотые лучи, льющиеся меж облаков, не могли затмить их собственный свет. И увидели люди, что плоды эти годны для пропитания и приятны для взора, и ели их, и угощали друг друга.

«Ужели, – сказала женщина, – мы нарушили завет, что ниспослал нам наш Создатель, и не довольствовались тем, что было у нас?»

И мужчина отвечал, глядя на нее:

«Да»

«Будем ли мы и впредь поступать так же?»

Тогда они в последний раз услыхали голос Повелителя кладов, и прозвучал смех его, будто звон хрустальных колокольчиков:

«Бесспорно, ибо всякий, творящий грех, есть раб греха. Отныне вами станет двигать жажда, которую вы не сможете утолить, находя отраду то в одном, то в другом, и наречете ее страсть и страдание. Меня же вы более не увидите, но всю жизнь будете собирать по кусочкам, которые начнут отдавать вам слуги мои, но лишь для того, чтобы хотелось вам больше и больше. Начнете ли вы, утратив благоволение Бога, заботиться о телесном здравии, или о свободе, или о похвале людской, или о чине, что жалует царь, или о тешащих зрение трудах кружевниц – во всем этом буду я. И в смерти, что уравнивает тех, кто тщится предотвратить хвори, и тех, кто подобного не делает, вольных и холопов, славных и бесславных, государевых слуг и гулящих людей, почитающих земное благолепие и над ним глумящихся, – тоже буду я. Ибо познаете вы смерть, как познали желание, и разделите ее со мной, потому что минуты мои сочтены. Но да будет мне утехой, что я уже не одинок ни в