раненых добавить. И хоть обычно в таких случаях роты расформировали и объединяли с другими такими же неудачливыми подразделениями, но учитывая репутацию Циклопа и тот факт, что мы сделали во многом то, что считалось невозможным с нашей численностью. То расформировывать будут не нас, а других. Как и Циклоп останется главным.

Однако большую часть заменят всё же новые пополнения, которые ещё надо дождаться. Ну а до тех пор мы будем отдыхать и восполнять собственные силы. Если конечно ещё жарче не станет и командование не решит, что умереть должен весь полк Савлара. И такое на самом деле вполне может случиться.

Ларнелия же тем временем сделала последнюю запись касательно этого диалог, которая гласила о тоне, с которым я говорил о Циклопе. Не было в моих словах ни злости, ни агрессии, ни зависти. Скорее даже наоборот веселье звучало в нём и некоторое уважение, да радость за старого заплывшего жиром одноглазого хемо-пса, который не по блату, а по заслугам до капитана дорос.

Да и вот, как все наглядно убедились, в бой лично тоже может сходить, да космодесантника завалить. Наверное во многом из-за этого теперь второй "Кувалды" в нашей роте не появится, ведь слабостью от Циклопа совсем не веяло. Он и врага, и своего всё ещё завалить может, показал это вновь делом. Но через год-другой повторить надо будет ещё раз, а то память у хемо-псов так себе.

И пока все пили, да словом добрым и не очень поминали павших, порой пытаясь вспомнить о них хоть что-то. Ларнелия решила, что пора бы опросить и других. В частности она хотела узнать побольше о Гниде. Но заметив, что взгляд Коршуна как-то помрачнел и видимо амасек понёс его в русло не праздного отдыха, а горестных размышлений о прошлом, она решила дать сержанту отдохнуть и переключилась на того, взгляда которого старалась избегать.

Она уже говорила на этот счёт со всеми другими членами отряда, в том числе и с Коршуным, на что ей было сказано, что она себя накручивает, но... ей всё равно казалось, что с Медведем она закончила в тот раз беседу ни на самой хорошей ноте. А будучи летописцем, она понимала как важно создать определенное настроение в беседе, дабы фактически интервью шло легко и непринуждённо.

С Коршуным она уже общалась давно и больше других, как и в целом он был довольно хладнокровным человеком, задеть его было практически невозможно. Хотя даже у него были некоторые сигналы, после которых следовало менять тему или переключаться на другого хемо-пса. Тем более Коршун ещё, опять же, подвыпивший уже был, из-за чего вероятно и начал уходить в себя.

Так что выдохнув, Ларнелия поправила лямки своей разгрузки и поднявшись на ноги, обошла довольной широкий стол и подошла к грозному Медведю. Она его боялась, хотя сам Медведь при этом на неё вообще не смотрел и ни слова ей поперёк больше не говорил.

– Я присяду? – спросила Ларнелия, сделав это максимально уверенно и пытаясь показать, что не боится общаться с таким громилой на равных, как это делал даже Крыс.

– У меня разрешения спрашивать не нужно. Место же не моё, – флегматично ответил Медведь, который был не совсем таким, каким его представляло большинство.

Ведь по сути своей он был... реально медведем. Большим царём зверей, громадиной, которой мало кто мог навредить и из-за этого не было у него нужды показывать свою агрессию, скалится. Как и в целом по натуре своей он был весьма спокойным и сдержанным человеком, довольно справедливым и честным, даже добродушным. Если конечно дело не доходит до боя. Тогда да, раскрывается пасть и пена хлещет во все стороны, демонстрируя всё то, почему именно медведь является царём леса.

Хотя и у него были больные темы. Ларнелия в этом просто не сомневалась, ведь была очень образованной девушкой и знала в том числе то, что не существует сто процентного флегматика и в одном человеке скорее... целый набор разных черт и в лучшем случае в человеке можно определить доминирующий тип темперамента. Истинного флегматика или холерика можно увидеть ли на страницах учебников психологии.

Тем не менее как только Ларнелия села рядом, то вдруг поняла, что вблизи Медведь не такой уж и страшный, каким казался даже с другой стороны стола. Ни в одном его действии не было никакой угрозы, скорее даже наоборот, он порой боковым зрением или исподлобья смотрел не на тех, кто рядом, а тех кто был дальше от него. Смотрел с целью поиска угрозы, но угрозы не ему, а его товарищам, что сидели рядом.

– Гнида был вашим другом? – спросила Ларнелия, что сразу выдало в ней весьма непрофессионального интервьюера, что и логично, ведь практического опыта во взятии интервью у него было недостаточно.

– Другом? – удивился Медведь, после чего залпом осушил свою кружку с амасеком и даже не поморщился. – Наверное у нас разные определения слова "друг".

– Думаете?

– Можно на "ты".

– Думаешь?

– Вот сколько у тебя друзей?

– Ну-у-у...

– Больше дюжины?

– Да, думаю определенно точно больше. А у ва... у тебя?

– У меня за всю жизнь было четыре друга. Трое из них мертвы. Четвёртый – Коршун.

– А остальные? – удивилась Ларнелия, начав быстро делать записи в планшете. – Вы же так дружески с ними общаетесь, помогаете им.

– Их я называю товарищами и тоже их ценю, но... для меня слово друг обозначает человека, который отдаст за тебя жизнь. И за которого ты отдашь жизнь.

– Коршун отдаст за вас жизнь? Если ставить вопрос таким ребром, то нет. У нас уговор, что в героев мы не играемся. Но если надо будет тащить меня через минное поле под огнём артиллерии, то он потащит. Во второй раз. Гнида бы такого не сделал, да и... ничего такого в этом нет.

– Понятно. Наверное с таким определением... у меня вообще друзей нет.

– Это гражданка. Там другие ценности, другие правила и понятия.

– А слово товарищ, что для вас значит?

– Товарищ это тот, кому спину прикрываешь в бою, опять же рискуя своей жизнью. И которую твою спину прикроет. Надёжный человек, проверенный, не трус.

– А Крыс трус?

– Один раз он протащил через всё поле боя три ящика патронов в моё гнездо. Не думаю, что трус так бы сделал. Меня бы он конечно бросил умирать, даже если