– Зачем ты отдала диски в комиссионку? Они не могут продавать установочные диски от личного компьютера.

Бесспорная правда, и меня так и подмывает заметить, что «мы имеем то, что имеем».

– Думаю, я решила сложить все в одну коробку и дать им решать самим, что можно продать.

– В коробку или пакет?

– Прости, что?

– Ты сказала, что выбросила все в мусорный пакет. А потом сказала, что это была коробка.

– Да, может быть и так.

– Может быть как?

– А это важно? Возможно и то и другое, – как уже говорила раньше: словно мне плевать.

– Там были купальные трусы?

– Возможно, были. – А что?

– О. Прекрасно, я все равно хотел сказать тебе. Я собираюсь уехать на пару недель. Мы собираемся. Белла и я. В Таиланд. Не волнуйся о трусах. Я могу купить новые.

– Прекрасно.

– По всей видимости, сейчас хорошее время года для поездки. Не так влажно. Я подумал, тебе нужно знать. На всякий случай.

– На случай чего?

Он пожимает плечами. Качает головой.

– На всякий случай.

Похоже, Мэтт выдохся. Из-за граппы, из-за известий об установочных дисках, из-за переработки или тоски – не могу сказать почему. Это не тот самый Мэтт, который пришел домой в судьбоносный понедельник с непробиваемым выражением лица и говоривший о совместно приобретенном имуществе. Он пробегает глазами по кухне.

– Ты что-то здесь переделала? Выглядит иначе.

– Твое пиво. – Его коллекция крафтового пива (отдана соседу).

– Твоя хлебопечка. – Ненужный подарок от его матери (сдана в центр переработки).

Долгое время он просто сидит. Медлит, как я полагаю, в опустевшем театре его старой жизни; слушает призраков; возможно, убеждает себя, что оказался прав, избавившись от него. Он вздыхает: долго и шумно втягивает воздух через нос, задерживает дыхание на невероятно долгое время, перед тем как выдохнуть; привычка, выражающая тревогу, я это заметила в Наш Первый День и ни разу больше за все проведенное вместе время.

– Джен, я…

Это звучит так, словно он готов сказать: «Джен, я был таким дураком. Джен, я всегда буду любить тебя. Джен, ты должна кое-что узнать».

Она беременна.

– Что бы там ни было, Мэтт…

– Джен, я просто хотел сказать, если эти диски вдруг где-нибудь появятся…

– Ага. Я дам тебе знать.

– Да, спасибо. Только… Пока я здесь… Не можешь еще раз поискать в ящике…

– Нет, Мэтт. Не могу.

– Хорошо. Ладно. Без проблем.

Меня немного потрясывает после его ухода. Я возвращаюсь на кухню и наливаю себе бокал граппы. В воздухе еще остался аромат его лосьона после бритья. В ушах еще звучит гулкий голос.

«Белла и я. В Таиланд».

По щеке скатывается слеза. Потом другая. Сейчас мне трудно понять, как я могла провести с этим человеком целых два года.

Я плачу не по нему. И не по себе. Я скорблю по потерянному времени.

Том

Я втайне прибываю в отель «Дю Принс» на четверть часа раньше. Я знаю расположение столиков и хочу выбрать лучший. Я чувствую себя вовсе не отвратительно, учитывая ночной перелет. Сегодня один из ясных лондонских дней после ливня, мокрые тротуары и голубое небо. Немного сжимает грудь от осознания того, что я скучаю по этому городу.

Два низких кресла, расположены под углом к столику. Низкие лампы. На стене сзади – портрет маслом мужчины в шляпе, умершего уже лет двести назад. Здесь довольно чопорно и по-деловому, но напитки готовят профессионально, они холодные, как Рождество, и приятно дурманят мысли.

Я вижу ее.

Она материализовалась в дверном проеме, я замечаю ее за один удар сердца. Появляется кривая усмешка, когда я встаю и машу рукой. За несколько шагов, которые она делает в моем направлении, у меня появляется единственное (и фактически верное) впечатление, что все в моей жизни подводило меня к этому моменту.

– Том.

– Дженнифер.

– Джен. Кроме бабушки, меня никто не зовет Дженнифер.

Она протягивает руку. Рука нежная и теплая, и женственная, и приятная на ощупь. У нее запоминающееся лицо с отличительными чертами, которые сперва кажутся несколько разрозненными и не сразу создают общую картину. Мы садимся в кресла, она снимает шарф, оголяя плечи. Настоящие или искусственные, в ушах и на шее сверкают бриллианты. Она говорит:

– Тебе удалось решить загадку?

Я признаюсь, что нет. Я рассказываю ей, что не могу представить, кто в принципе может знать нас обоих, не говоря уже о том, чтобы устроить свидание вслепую.

– Как думаешь, может быть, он или она здесь? – предполагает Джен, оглядываясь по сторонам. – Прямо сейчас. Следит за нами. Ой, подожди. Вон тот, за колонной, притворяется, что смотрит в свой айфон.

Некоторое время мы изучаем окружение. Все кажутся полностью погруженными в свои беседы или мобильные устройства.

– Джен, знаешь что? – говорю я. – На самом деле мне все равно. Я уже говорил тебе, какой здесь делают мартини?

Джен

В жизни он выглядит лучше, чем на фотографиях. Высокий и поджарый, в ярко-черных джинсах и пиджаке смелого оттенка зеленого цвета. Довольно широко расставлены глаза, и ему немедленно требуется стрижка, но никаких серьезных нареканий. Временами он выглядит привлекательным. Я немного удивлена, насколько сильно нервничаю.

Но появляются всесильные коктейли с мартини, и мы вынуждены аккуратно чокнуться бокалами – они наполнены до краев. Опустошив примерно полбокала, я осознаю, что рассказываю нашу историю с Мэттом. Я понимаю, что еще слишком рано, мы здесь меньше десяти минут, а описываемые мною детали доходят до абсурда. Например:

– Как я его встретила? В баре, после работы. Я отчетливо помню тот момент. Мы оба ждали, пока нас обслужат, я оглянулась вокруг и увидела, как он смотрит на меня. Словно в кино. Все вокруг в полумраке, кроме нас. Мы внутри золотого пузыря. Все – все остальное – на заднем плане. Я точно помню, во что он был одет. Крошку на ткани его костюма – конечно, «Hugo Boss» – и это еще до того, как он произнес хотя бы слово. И он не улыбнулся, не сказал «привет» или еще что-нибудь. Что он сделал, так это закатил глаза. Он закатил глаза и цокнул. Потому что в баре было слишком много народу. Это и было его первым словом в мой адрес. Цоканье. Вот так все и началось, вот хрень, почему я тебе рассказываю?

– Потому что я тебя спросил. Потом я расскажу тебе о себе и Гарриет. Пожалуйста, продолжай.

– Ну, он цокнул, и я спросила его. Я. Спросила. Его. Что он хочет выпить. Потому что подумала, что меня обслужат первой. И это, сцена в баре, наша история в миниатюре. Шаблон наших отношений. Он раздражен, а я пытаюсь все уладить. Да, конечно, не все происходило именно так. Но каким-то образом это стало по умолчанию образцом наших действий. А я вовсе не такой человек. Однажды на выходных в Испании мы ехали в арендованной машине и совершенно заплутали в кошмарных загогулинах автомобильных развязок; он вел, я пыталась разобраться с картой; он злился все сильнее, резко дернул за рычаг переключения передач, и рукоятка – правда – осталась в его руке. Я не смогла сдержаться и рассмеялась. В смысле, момент был просто уморительный, и выражение его лица. А он действительно не нашел в этом ничего смешного. Он швырнул ее через плечо и разбил заднее стекло.