Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А через некоторое время они – быстро слабеющие, но сильные – оставили ярлык побежденному, то есть слабому, но быстро сильнеющему. А значит, стратегически Москва и Русская земля ту войну не проиграла.
В 1384 году Тохтамыш наложил на Русь тяжелую дань, и это событие, казалось бы, опровергает вывод предыдущего абзаца, но… Москва-то осталась, Москву, возвышающуюся над Русской землей, возмутительницу ордынского спокойствия, ханы ни уничтожить, ни остановить в ее движении не могли.
В 1385 году Москва заключает договор с Рязанью, естественно, с пользой для себя.
В 1386 году главенство Москвы признает Новгород.
В 1387 году из Орды сбежал князь Дмитрий, и хан не наказал за это Москву!
Впрочем, Орда была еще очень сильна. Бороться с ней Русская земля, еще не сплоченная, не могла с полной уверенностью в успехе дела. И русские политики тех времен понимали это не хуже позднейших теоретиков. И понимали это Дмитрий Иванович и его жена Евдокия Дмитриевна. Знали они также, что на их плечи ляжет ответственность за гибель тысяч соотечественников, что они могут потерять в борьбе все, в том числе и своих детей. Они все это знали, неглупые люди.
Они наверняка знали о существовании другого пути, мирного: Орда стала сдавать, рассыпаться, она рассыпалась бы и без «помощи» Москвы. Но путь тщедушных, тихонько выжидающих свое время, был неприемлем для Дмитрия Донского, для Москвы. Таким путем великих вершин не достичь.
Короткий обзор основных деяний великого князя Дмитрия Ивановича достаточен для того, чтобы почувствовать то напряжение, в котором он находился постоянно, с первых дней своего самосознания и до последнего дня. Внешне он выглядел человеком сильным и здоровым. Но здоровье подвело его. А лучше сказать, на тридцать девятом году жизни этот сильный и упорный человек полностью израсходовал весь запас своей жизненной энергии. Такое случается с теми, кто работает на износ, не щадя себя.
Почувствовав близкую смерть, Дмитрий Донской собрал возле себя самых верных бояр, поблагодарил за то, что они всегда были рядом с ним, и закончил свою речь словами: «Теперь помните, что мне всегда говорили: умрем за тебя и детей твоих. Служите верно моей супруге и юным сыновьям: делите с ними радость и бедствия». Он представил им семнадцатилетнего Василия Дмитриевича как будущего государя, благословил его, избрал советников из опытных бояр, обнял Евдокию, сыновей, бояр и скончался.
Великая княгиня «начала плакать, ударила руками в грудь свою; огненные слезы лились из очей… Зачем, – воскликнула она, – умер ты, дорогой мой, жизнь моя, зачем оставил меня одну вдовой?..» Совсем недавно она родила последнего своего сына. Они были молоды. Жить бы им да жить, да детей растить, а затем и внуков, и рассказывать им вечерами о Русской земле, о войне с Ордой, о Куликовом поле. Нет. Великим князьям, царям, императорам редко удавалось отдохнуть в конце жизни да поворчать со внуками по-стариковски. Работа у них такая непутевая. А у их жен вся жизнь такая – хлопотная.
Горько плакала Евдокия на смертном одре супруга, так горько и искренно, что кто-то из дворцовых слуг успел запомнить эти слова, а затем они были включены в «Слово о житии великого князя Дмитрия Ивановича», а любители женской изящной словесности поспешили назвать Евдокию Дмитриевну первой русской поэтессой. Поспешили потому, что точных свидетельств того, что текст плача принадлежит великой княгине, пока, к сожалению, нет.
Точно так же эту незаурядную женщину можно назвать первой русской «зодчей» (если бы слово зодчий могло иметь женский род), ведь хорошо известно, что она еще при жизни Дмитрия Донского начала активную деятельность в сфере церковного и монастырского строительства. Так, например, в 1387 году она основала рядом с Фроловскими (Спасскими) воротами в Кремле в 1387 году Вознесенский монастырь, а в 1393 году у своих хором – церковь Рождества Богородицы, а в 1407 году опять же в Кремле, у тех же Фроловских ворот, – Девичий монастырь…
В принципе, Евдокию Дмитриевну можно было с некоторыми оговорками назвать и первой великой русской полководицей (единственной к тому же), вспомнив, что именно она, мать великого князя Василия Дмитриевича, убедила сына перенести в Москву из Владимира чудотворную икону Божией Матери в августе тревожного 1395 года, когда к Москве двигалось мощное войско величайшего из полководцев XIV века Тамерлана. Не надо улыбаться и огорчаться. С давних времен все гении войн, походов и сражений знали о том, что моральные качества воинов, психологическая подготовка, высокий боевой дух, сила воли являются неотъемлемой частью воинского искусства. Не раз в истории войн были случаи, когда сильные духом люди (в Великой Степи их называли «людьми длинной воли») одерживали невероятные с точки зрения здравого, хоть и военного, смысла победы, совершали фантастические подвиги. Мудрая княгиня Евдокия прекрасно знала, какой эффект произведет Владимирская икона Божией Матери, перенесенная в Кремль на Боровицком холме, какое огромное значение имеет этот акт для всех москвичей, для воинов, которых собирал на борьбу с самим Хромцем Железным ее сын. И в этом смысле она сделала для поднятия духа русских воинов очень много. Она вполне могла бы стать если не начальником Генерального штаба любой армии мира, то заместителем Главнокомандующего по моральной подготовке – точно! Кстати, на эту военную должность могли претендовать многие мудрые русские женщины, чувствующие жизнь изнутри. Жаль, что это их качество не задействовано…
Но как же повлияла Владимирская икона Божией Матери на ход боевых действий с великим Тимуром, которого не зря прозвали «человеком века», который осуществил несколько беспримерных походов на Среднюю Волгу, в Малую Азию, на Кавказ, в Индию, который добрался до Ельца в августе 1395 года и остановился, чтобы передохнуть перед последним рывком на Москву?
Четырнадцать дней стоял Тимур на месте. Отдыхал? Пировал? Подсчитывал дивиденды от грабежа? Нет. За свою боевую походную жизнь Хромец Железный не совершил ни одной грубой ошибки,