Через три перебежки он был уже около погибших деревьев, прижимался боком к влажному шершавому стволу. Еще один бросок, и Семен, сжимая в руках карабин, прислонился спиной к бревенчатой стенке избушки справа от двери. Тут же он услышал за ней гулкие шаги, у избушки имелся дощатый пол. Дверь скрипнула и отворилась. За порог шагнул человек с охотничьей двустволкой в руках.

«А вот и Леший», — успел подумать Сема и коротко ударил его прикладом карабина в челюсть.

— Костян! Костя-ан! — не смея повысить голос до настоящего крика, звал Лыка, — Костян, где ты! Из-под земли вынырнула Костина голова, и он стал молча делать рукой призывные жесты. Лыка подбежал к товарищу.

— Слава тебе, Господи, — сказал он, — нашелся. Я уж думал, тебя тоже утащили, пока я Сему до вешек провожал.

— Тсс-с, тише, — прошептал Костя. — Здесь кто-то ходит.

— Да это я подходил, — не поверил Лыка.

— Нет, иди сюда.

Костя ухватил Серегу за рукав куртки и потянул его в землянку. Лыка послушался. Они оба спустились в смрадную сырость.

— Вот уж не думал, что ты сюда полезешь? — удивлялся Лыка, пока Костя пристраивал изломанные остатки гнилой дверцы.

— Я тоже не думал, — уже спокойнее согласился Костя. — Пока не услышал.

— Чего ты услышал?

— Кашель: «Кху — кху».

— А тебе не послышалось? — с сомнением спросил Лыка.

— Нет.

Теперь, когда Лыка сидел рядом, Косте уже не было так страшно, как тогда, когда он остался совсем один среди леса. То есть и тогда ему не сразу сделалось страшно. Сначала было еще ничего. Хоть лес и дремучий, но день все-таки. Тумана нет. Кругом все видно. И вдруг из густого ельника: «Кху-кху». Косте показалось, что там даже стоит кто-то, очень большой.

— Фигово здесь как-то. Воняет и сыро, — недовольно пробурчал Лыка.

Костя никак не отреагировал на его замечание.

— Мы что, так и будем здесь сидеть? — возмутился Серега еще через минуту.

— Ну, — подтвердил Костя.

— Ты и сиди, а я на воздух пойду. Крыша, что ли, у меня поехала, сидеть здесь.

— Так ведь… — попробовал образумить товарища Костя.

— У нас пистолет, — оборвал его Лыка. — Я вылезаю.

Он раскидал жалкую Костину баррикаду у входа и вылез наружу. Костя помедлил несколько мгновений и полез за ним следом.

На воздухе дышалось гораздо легче.

— Сейчас костер разведем, — собирал сучья Лыка. — Сема мне зажигалку оставил. У него их аж две было.

Костя прислушивался, из лесной чащи не доносилось ни звука.

— Пить хочешь? — Лыка протянул Косте Семину флягу.

Костя сделал пару глотков холодной вкусной воды. И сразу же еще больше захотел есть.

— Еще бы пожевать чего-нибудь, — уныло заметил он.

— Молчи, — заткнул его Лыка, — ни слова о еде. У самого живот сводит. Садись к костру.

Старания Сереги увенчались успехом, на месте старого кострища курился дымок. С легким треском быстро сгорали сухие еловые веточки. Веселые язычки только что народившегося огня уже лизали сучья потолще, и Лыка готовился подбросить в костер целую засохшую елочку, которую ему удалось выдрать из земли прямо с остатками корней.

— Анекдоты знаешь? — спросил он Костю. Костя пожал плечами:

— Знаю.

— Гни.

Костя рассказал два анекдота, оба они были Лыке уже известны, и он прерывал их на середине. Костя начал третий:

— Привел Вовочка домой девочку. «Вот, — говорит родителям, — это Машенька, моя невеста». Родители испугались — они уже знали, с кем Вовочка водится, но посадили их за стол обедать. Смотрят, Машенька сидит тихо и молча ложкой щи хлебает…

— Костян! — забыв об осторожности, вскричал Лыка. — Еще раз про щи скажешь, морду набью! Хватит анекдотов!

Костя замолчал. Серега тоже без слов подкидывал в костер быстро сгоравший хворост. Костя вспомнил, как он пек в таком костре картошку, когда в прошлом году ходил с отцом за грибами. И он вспомнил ее особый соблазнительный запах и как хрустят на зубах попадающиеся с подгоревшей шкуркой угольки. Громкий стон, будто где-то прокричал мартовский кот, только далеко, вернул его к действительности.

— Что это? — испуганно спросил Костя.

— У меня в животе урчит, — угрюмо ответил Лыка. — Я печеную картошку вспомнил.

— Я тоже…

— Хватит. Все. Давай о другом. Так, говоришь, кашлял тут кто-то?

— Да.

— Мы с Женькой тоже его слышали, когда из болота вышли.

— И мы с Семой, когда вас ждали.

— А помнишь: и тот у костра в первый наш день, и грибник этот тоже нам про кашель рассказывали.

— Помню. Я тоже об этом думал. Они оба говорили еще, что голова у него, как котел.

— Легче попасть будет, — храбро заметил Лыка и поправил заткнутый за пояс «вальтер».

— А если его не берут пули? — холодея от собственных слов, произнес Костя.

— Дурак, что ль? — небрежно отмахнулся Лыка. — Ты что в чертей, что ли, веришь? Если веришь, черти круг.

Костя чертить круг не собирался, но теперь к нему вернулся прежний страх, и Костя испуганно огляделся по сторонам. Ведь откуда-то взялись эти россказни, а кашель он и сам слышал, и Сема, и Серега с Женькой.

— Черти круг, — повторил он слова Лыки. — А сами-то вы с Женькой чего удрали, когда кашель этот услышали?

— Да мы ж думали, что это человек. Да и зря небось убегали. Это птица какая-нибудь тут ухает. Только я не знаю какая.

— У птиц головы, как котел, не бывает.

— Да что тебе дался котел этот? Все это сказки, понял?

Костя промолчал. Замолчал и Лыка. И снова невыносимо захотелось есть. Теперь на Костю повеяло дымком, и он вспомнил шашлык, который они с отцом готовили иногда на даче.

— Я больше не могу, — встал от костра Лыка. — Пойти хоть ягод найти, что ли?

— Пойдем, — поднялся и Костя.

— Нет, один должен остаться. Вдруг Сема вернется*

Но, глянув в испуганные Костины глаза, Серега безнадежно махнул рукой и присел к костру.

— Главное — ничего нет, ничего, — бормотал он, — ни грибов, ни дичи, одни лягушки в болоте.

— Во Франции и лягушек едят, — просто так сказал Костя.

— Так то специальные лягушки. Наших-то небось нельзя, — с сомнением глянул в лицо Косте Лыка.

— Мне отец говорил, что можно, просто в них есть нечего. А те, которых во Франции едят, размером с цыпленка. Отец говорил, что и по вкусу лягушки на цыпленка похожи. Он ел однажды.