Когда молодого Уилкса спросили, что он думает по этому поводу, он сказал, что, если нужно, он будет сражаться, конечно, но война обещает быть ужасной.

Та бесподобная девушка с обожанием смотрела на своего героя.

— А вы, сэр, — обернулся Уилкс к Ретту, — мой отец говорил, что вы провели некоторое время среди наших бывших соотечественников.

Вот так случилось, что Ретт Батлер высказал все, о чем он пообещал себе не говорить. Даже зная, что слова его будут напрасны, он говорил это людям, которые его не слышали.

— Я отвечаю только перед моей совестью. Я не буду участвовать в войне, которая разрушит все, что мне дорого.

— Вы не собираетесь сражаться за свою родину? — крикнул один юноша, не веря своим ушам.

Молодые люди окружили незнакомца. Поклонники королевы поднялись, чуя ренегатство.

Взявшись за гуж, не говори, что не дюж.

Как школьный учитель, поучающий тупых учеников, Ретт описывал Северные штаты — «Страну янки» с ее огромными заводами и немолчным гулом фабрик. Он говорил о ее богатствах — золоте Калифорнии и серебре Невады, которыми конфедераты не обладают. Он подробно объяснял, почему Англия и Франция никогда не признают Конфедерацию.

— Это не война генерала Вашингтона, господа. На этот раз Франция нам не поможет.

Молодые люди подошли ближе. Никто не улыбался. Стало тихо, как перед грозой.

— Я видел то, чего никто из вас не видел. Десятки тысяч иммигрантов будут сражаться на стороне янки. У них фабрики, литейные цеха, верфи, железные и угольные копи. У нас этого нет. У нас есть только хлопок, рабы и высокомерие. Янки поколотят нас, вот увидите.

Носовым платком с монограммой Ретт смахнул пылинку с рукава.

Слышно было, как жужжали насекомые. Где-то слуга уронил тарелку, на него зашикали. Сохраняя невозмутимость, Ретт смеялся про себя. Несмотря на его намерение молчать, он оскорбил всех. Эта девушка развязала ему язык, и он, словно отличник, блестяще ответил урок. Ретт повернулся к Джону Уилксу:

— Ваша библиотека, сэр. Я был бы признателен вам, если бы смог увидеть ее сейчас.

Уилкс обратился к своим гостям:

— Дамы и господа, извините нас. Я попросил мистера Батлера откровенно высказать свое мнение о шансах конфедератов, и он высказал его. — Уилкс слегка улыбнулся.—

Может быть, слишком откровенно. Если у кого-то есть возражения, поделитесь ими со мной… — Хозяин предостерегающе поднял палец. — Лично.

Повернувшись к Ретту, он сказал:

— Наша библиотека? Сэр, я не верю, что в Клейтон-Каунте есть лучше.

Это была красивая комната с высоким потолком, тридцать футов в длину. Все стены закрыты книгами, даже над окнами и дверью висели полки.

Уилкс с рассеянным видом стал показывать:

Вот здесь — биографии и история. Там на полках, около кресла, — романы. Диккенс, Теккерей, Скотт. Большинствo моих гостей скоро будут отдыхать, восстанавливать силы для танцев. Наш скрипач знаменит здесь, в сельской местности. Может быть, вы останетесь?

— Сожалею, сэр. Мой поезд отходит в десять.

А-а.

Уилкс тронул пальцем нос и пристально посмотрел на Ретта. Если он и хотел сказать что-то еще, то удовлетворился сказанным.

Если существуют качества хуже, чем красота и невинность, сэр, то среди них — чрезмерная искренность. Теперь я должен возвратиться к моим гостям. Я обязан их успокоить.

Толстые стены и высокий потолок сохраняли в комнате прохладу. Ретт вдруг почувствовал усталость. Он вытянулся на кушетке с высокой спинкой и закрыл глаза.

Женщины. Все эти женщины. Ретт вспомнил, как Диди всегда украдкой брала вилкой кусочек с его тарелки и шарила в его кошельке, думая, что он спит. Он улыбнулся.

Уже много лет он не вспоминал об этом. Скарлетт О'Хара…

Ретт задремал. Беспокойные сны сменяли друг друга.

А потом, сквозь сон, он услышал голоса.

— Ну и что? Какой секрет ты хотела мне рассказать?

Она призвала всю свою смелость.

— Да… секрет… Я тебя люблю.

— Разве недостаточно, — сказал он, — что сегодня ты покорила почти всех присутствующих здесь мужчин? Хочешь полной победы? Ты же знаешь, что мое сердце всегда принадлежит тебе. Ты вцепилась в него зубами.

Озадаченный Ретт постарался выйти из сонного состояния. Когда он открыл глаза, его щека лежала на кожаном валике дивана, во рту пересохло. Голоса, которые, как ему казалось, он слышал во сне, не смолкли.

— Эшли… Эшли… скажи мне… ты должен… О, не смейся сейчас надо мной! Твое сердце принадлежит мне? О, дорогой, я лю…

«Эшли? Кто такой, черт возьми, этот Эшли? Кстати, где я нахожусь?» Ретт стал вспоминать. Форт Самтер. Хлопок Фрэнка Кеннеди. Плантация с претензиями в медвежьей глуши. Библиотека. Скарлетт? Какая Скарлетт? Ретт нахмурился. Щека прилипла к кожаному валику.

Кто-то — Эшли? — сказал:

— Ты не должна говорить такие вещи, Скарлетт!

Та самая Скарлетт! Ретт вдруг окончательно проснулся.

Серьезный голос тихо продолжал:

— Ты не должна. На самом деле ты этого не чувствуешь. Ты возненавидишь себя за такие слова и будешь ненавидеть меня за то, что я слышал их.

Ретт подумал: «Так тебе и надо, мисс Скарлетт, за твои обожающие взгляды». Он спал на правом боку, и карманные часы врезались в бедро, а ноги затекли. «Надо было снять обувь. Человек более достойный, чем я, вскочил бы, извинился и заверил влюбленных, что он ничего не слышал, а потом поспешил покинуть комнату. К счастью, я не такой хороший человек».

— Я никогда не смогла бы ненавидеть тебя, — возразила она. — Я тебе сказала, что люблю тебя, и я знаю, что я тебе небезразлична, потому что… Эшли, ты ведь небезразличен ко мне, правда?

— Да, небезразличен.

«Холодный ответ, молодой человек», — подумал Ретт, с недовольной гримасой отлепляя щеку от валика.

— Скарлетт, может быть, уйдем отсюда и забудем все, что было здесь сказано? — предложил молодой Уилкс. Он говорил еще несколько минут, прежде чем перешел к сути дела: — Одной любви недостаточно, чтобы брак таких разных людей, как мы, был счастливым.

«Ага, — подумал Ретт, — дочь ирландского иммигранта и аристократ. Она достаточно хороша для флирта и недостаточно — для брака».

Ты захочешь мужчину всего, целиком и полностью, — продолжал Уилкс. — Его тело, его сердце, его душу, его мысли. И если ты всего этого не получишь, ты будешь несчастна. А я не хотел бы причинить боль ни твоему уму, ни твоей душе…

«Вот это настоящий джентльмен, — подумал Ретт. — Никакого риска и никаких потерь».

Они пришли к традиционному финалу. Она отвесила ему пощечину, а он вскинул подбородок и с честью, если не с достоинством, вышел из комнаты.