Ретт думал остаться незамеченным, пока Скарлетт тоже не уйдет. Его душил смех. Но Скарлетт с такой силой швырнула в сторону камина какую-то вещицу, что осколки упали на его кушетку. Он поднялся, пригладил растрепавшиеся волосы и сказал:

— Очень плохо уже то, что твой полуденный сон прерывают такой выходкой, невольным свидетелем которой я стал. Но зачем же еще угрожать моей жизни?

Скарлетт ахнула от неожиданности.

— Сэр, вы должны были дать знать о своем присутствии.

— Действительно. Но вы вошли не постучав.

Он улыбнулся ей и, желая увидеть, как сердито блеснут ее глаза, захихикал.

— Кто подслушивает… — начала она выговаривать ему.

Ретт усмехнулся.

— Кто подслушивает, тот часто слышит очень интересные и поучительные вещи.

— Сэр, — решительно заявила она, — вы не джентльмен.

— Точно подмечено. А вы, мисс, не леди, — Ему понравилось, как блеснули ее зеленые глаза. Может, она и ему даст пощечину? Он опять засмеялся, потому что жизнь так удивительна, — Никто не может остаться леди после того, чему я был свидетелем. Однако леди редко представляют для меня загадку. Я знаю, о чем они думают, но они не обладают такой смелостью или не страдают отсутствием воспитания, чтобы говорить о том, что они думают. Зато вы, моя дорогая мисс О'Хара, — девушка редкого духа, потрясающего духа, и я снимаю перед вами шляпу.

Сопровождаемая его смехом, она вылетела из комнаты.

Спустя год судно «Веселая вдова», возившее товары в обход блокады, пришвартовалось к верфи «Хейнз и сын»: оно шло три дня из Нассау и еще шесть часов в безлунную тихую ночь пробиралось через блокаду федералов. Ретт Батлер ступил со шлюпки на берег, попав в свет ярко горящих газовых фонарей и сутолоку снующих грузчиков.

Джон Хейнз пожал руку партнеру.

— На этот раз ты еле успел. Через пятнадцать минут рассветет.

Тунис найдет груз на складе. Пойдем вместе позавтракаем?

Сейчас, только поговорю с Тунисом. Отправимся в кафе на рынке?

Под первыми лучами солнца Ретт шел по Ист-Бэттери, наслаждаясь красотой города. Морской воздух мешался с ароматом мимозы. На тротуарах то здесь, то там стояли караульные в серой форме, следившие в бинокли за федеральной флотилией на рейде.

На рынке торговцы рыбой наперебой расхваливали свой товар, слуги, повара, кормилицы-негритянки торговались, выбирая овощи и свежеиспеченный хлеб. На многих продавцах блестели медные значки, которые недавно пустил в обращение городской совет для свободных цветных.

Ретт, свежий, словно и не было бессонной ночи, пробирался по рынку, порой останавливаясь, чтобы пожать руку знакомому или переброситься шуткой. Каждый вольный цветной знал, что Ретт нанял лоцманом Туниса Бонно, хотя эту работу мечтали получить многие белые.

Джон Хейнз сидел с чашкой кофе за столиком в углу.

— А, Джон, как хорошо вернуться домой! Господи, умираю с голоду. После военных кораблей янки такой зверский аппетит появляется! А ты только кофе пьешь?

— Как добрался, Ретт, без приключений?

— Блокирующих судов стало больше, и они все хитрее, — Ретт постучал пальцами по столу, — Стучу по дереву, чтоб не сглазить.

— Если когда-нибудь тебя загонят в угол, ради бога, не пытайся уйти на судне. Сажай ее на мель или сдавайся. «Вдова» полностью выкуплена и принесла хорошую прибыль.

— Но, Джон, — торжественно произнес Ретт, — это же приключение! Когда сердце из груди, волосы встают дыбом…

Не хочешь поменяться местами?

Джон улыбнулся.

— Увы, я всего лишь скучный молодой бизнесмен, который со временем превратится в старого зануду. Авантюризм я оставляю тебе.

Когда Батлер заказал сосиски, яйца, овсянку и кофе, официант, извинившись, сказал:

— Капитан Ретт, у нас цены повысились. Все так дорожает!

— Проклятые контрабандисты-спекулянты! — воскликнул Ретт.

Официант рассмеялся.

— Ну, рассказывай, Джон. Как там моя ненаглядная племянница Мэг? Спрашивает ли про своего дядюшку Ретта?

Джон радостно принялся рассказывать о проделках дочери.

— Быть отцом — все равно что снова сделаться ребенком!

С Мэг смотришь на привычный мир новыми глазами.

— Завидую тебе.

— Когда-нибудь и ты станешь отцом.

— Я? Что-то подсказывает: без женщины такое предприятие не выгорит.

Хейнз засмеялся.

— Ретт, ты привлекательный, храбрый, богатый — тебе ли жаловаться на отсутствие выбора!

Когда Батлер после предыдущего рейда зашел на Чёрч-стрит, 46, напряженность между Розмари и Джоном была настолько очевидной, взаимные любезности — настолько вымученные, что Ретт не пробыл в гостях и часа. Все тот проклятый Патриотический бал.

Эндрю Раванель серьезно нарушил хрупкий баланс отношений Розмари с мужем.

Ретт беззаботно спросил:

— Какая приличная женщина выйдет замуж за разбойника, Джон? Век его обычно недолог, а доходы нерегулярны.

Ужасная перспектива для брака.

Официант принес завтрак, и Ретт набросился на еду.

— Прошлой весной я познакомился в Джорджии с одной девушкой… Увы, она устояла против моих чар.

Бедный, бедный Ретт. Друг, скажи мне честно, мы сможем победить в этой войне?

— Джон, каждый день с фабрики полковника Кольта в Ныо-Хейвене выходит сотня револьверов. У всех стандартные пули, и барабан одного подходит к любому другому. Янки — инженеры, а южане — романтики. В войне побеждают инженеры.

— Но разве ты не думаешь…

Ретт предупредил этот маневр:

Джон, я хочу только, чтобы вы с Розмари были счастливы. Могу ли я чем-то помочь, старина, чтобы помирить тебя с сестрой? Хочешь, поговорю с ней? Иной раз родственник…

Хейнз принялся ковырять трещинку на деревянной столешнице. Презирая себя, он читал каждый газетный отчет о «подвигах Эндрю Раванеля: «Смелое нападение», «Бригада Раванеля наносит удар в Теннесси!», «Полковник Раванель захватил тысячу пленных», «В тылу врага, при неотступном преследовании федеральной кавалерии, полковник Раванель остановился телеграфировать в Федеральный военный департамент, что сожалеет о лошадях, которые попали в плен вместе с всадниками».

Глаза Джона были исполнены таким страданием, что Ретт с трудом удерживался от желания отвести взгляд.

Хейнз тихо сказал:

— Розмари… говорит, что вышла за меня не по собственной воле. Вышла, чтобы сбежать из отцовского дома. — Машинально он стал растирать правой рукой левую. — Я не упрекаю ее за тот бал, но она не может простить мне, что… что я не Эндрю. Моя любимая жена уверена, что принадлежит мне ровно так же, как прежде отцу. Ничем не лучше рабыни. И зовет меня «масса Джон».