Батлер приближался к Скарлетт с ленивой кошачьей неспешностью. Загорелый, высокий, непривычно мускулистый для аристократа-южанина. На нем был сюртук из тонкого черного сукна, сорочка с кружевными манжетами, на шее — фуляровый платок нежно-голубого цвета. И хотя он сорвал с головы шляпу, жест этот не выглядел таким благородным, как должно.

— Моя дорогая миссис Гамильтон, я совершенно уничтожен вестью о смерти вашего мужа Чарльза. Dulce et decorum est pro patria mori[19].— Ретт, помедлив, улыбнулся,—

Возможно, вы не изучали античность. «Сладко и почетно умереть за отечество». Мысль, которую, без сомнения, разделяют все эти галантные офицеры.

— А вы, сэр, вы не служите? — невинно осведомилась Скарлетт.

— Не всем же быть героями, мэм, — Он вновь сдернул шляпу, хотя в жесте сквозила издевка. — Как вы, должно быть, гордитесь, — и улыбнулся, поглядев на молодых людей, — Как вы все гордитесь.

Офицерики сразу ощетинились, сами с трудом понимая почему.

Вилли Уорд подумал — не слишком ли Батлер зарвался, чтобы приближаться к самой прекрасной девушке, которую ему приходилось встречать, прямо в саду Уордов. Вилли как раз соображал, что бы такое сказать в упрек, как вдруг Скарлетт ошарашила его словами:

— Джентльмены, прошу извинить. Нам с капитаном Батлером надо кое-что обсудить.

Молодые люди неохотно удалились за пределы слышимости, но Вилли не спускал глаз с парочки, будто капитан Батлер мог по-пиратски схватить юную вдову и сбежать со своей добычей.

Ретт высказал довольно дерзкую оценку внешности Скарлетт:

— Черный вам не идет, дорогая. В этом сезоне модны более изысканные парижские ткани. Например, тафта под цвет ваших глаз.

Скарлетт посмотрела на него в упор.

— Капитан Батлер, в Двенадцати Дубах все обстояло совсем не так, как могло показаться со стороны. Я позволила себе легкомысленный флирт накануне свадьбы моего старого друга. Ни Эшли Уилкс, ни я на самом деле не имели в виду того, что говорили. Уверена, что любой джентльмен, — нa этом слове она чуть не поперхнулась, — должен это понимать.

Батлер прижал руку к груди.

— Разумеется! Вне всякого сомнения, галантный Уилкс принял вашу мольбу за какую-то причуду, не большей важности, чем заигрывание бабочки с цветком! — Он смеялся над ней одними глазами. Смеялся! — А я, в свою очередь, если буду иметь удовольствие увидеть вас снова, притворюсь, что ничего не значащего флирта и в помине не было. Мы даже можем сделать вид, что никогда не встречались. — На его лице самым досадным образом сияла лучезарная улыбка.

Скарлетт впервые в жизни столкнулась с таким омерзительным типом и решительно шагнула прочь.

Но эффектный уход был слегка подпорчен, когда она споткнулась на крыльце.

Скарлетт ворвалась в комнату, где Фредерик Уорд все еще продолжал говорить — его рассуждения привычно катились к обязательному, неотвратимому умозаключению — не им выдуманному, однако неизбежному:

— Может, Филипп Робийяр показался Эллен слишком опасным, хмм. Но выходить замуж за такого неотесанного мужлана, ирландского иммигранта Джеральда О'Хара…

Речь Фредерика была прервана нетерпеливым вопросом Скарлетт:

— Тетя Евлалия, почему вы принимаете капитана Батлера? Он не джентльмен.

Несколько подбородков тетушки Евлалии затряслись от волнения:

— Ну… он… он…

Расправившись с теткой, Скарлетт обернулась к Фредерику:

— Я правильно вас поняла? Вы сказали, что моя мать вышла замуж за человека более низкого положения? Клянусь ночным колпаком самого Господа Бога! — У Скарлетт прорвался резкий акцент отца, — Если уж разбавлять свою кровь, зачем далеко искать, если есть Робийяры! Ей-богу, у них ее вовсе нет!

В половодье река Эшли стала бурой и мутной. Засеянные рисовые поля оказались затоплены, и дома плантаторов островками высились над сверкающей водой. С обочин дороги вспархивали птицы, пугаясь быстро катящегося ярко-голубого фаэтона. Телеги и сельские фургончики съезжали в стороны, пропуская господ.

— Ой, смотри, Ретт! — воскликнула Розмари, — Там чинят старый дом Раванелей.

Ретт придержал Текумсе.

На крыше дома копошились рабочие, отдирая сломанную кедровую дранку и бросая ее в понаросший вокруг фундамента бурьян. Стоя на лесах, трое мужчин вынимали гнилую оконную раму со створками.

— Уильям Би купил его для сына, — сообщил Ретт, — Он сколотил такое состояние на блокаде, что смог позволить себе эту прихоть.

Текумсе принялся грызть удила.

— Хороший мальчик. Интересно, сколько понадобится краски, чтобы замазать грехи этого дома?

— Ты часто здесь бывал? — спросила Розмари.

Ретт пожал плечами.

— В молодости, когда переполняло отчаяние. В последний раз…

— Ретт?

Капли теплого сентябрьского дождя блестели на булыжниках, когда юный Ретт Батлер верхом на Текумсе ехал к особняку Фишеров. Дождь покрывал рябью серую гавань, а далекий форт Самтер то проступал, то вновь заволакивался туманом.

Ретт был мрачнее тучи. Вчера вечером Генри, Эдгар и старик Джек Раванель дочиста спустили его выигрыш в покер. Ретт перепил и вышел из заведения мисс Полли лишь на рассвете; яркий солнечный свет заставил его сильно прищуриться. «Радитебя, малышка Розмари, — подумалон, — я должен изменить свою жизнь».

Накануне Генри Кершо был грубее обычного, подхалимство Эдгара Пурьерараздражало еще сильнее, а старый Раванель, как заметил Батлер, с заботливостью рыси не спускал с него глаз, будто с жирненького кролика.

Почему Ретт вернулся в Чарльстон? Чтобы выставить напоказ свой позор в Вест-Пойнте перед политическими соратниками отца? Есть масса мест, куда бы он поехал, будь у него выбор, так много дел, которыми следовало бы заняться. Ретт Батлер устал от надоедливых глупцов, устал от поразительного уныния на скучных, предсказуемых лицах. После скверной ночи он, выйдя на у лицу, вдохнул соленого воздуха. Нужно пойти к Розмари. Сестричка Розмари — вот кого он любит.

Когда бабушка Фишер сама открыла ему дверь, все надежды Ретта рухнули.

— Прости, Ретт. Ума не приложу, как твой отец узнал, что ты навещаешь сестру! Никогда не видела его таким взбешенным. Будь я мужчиной, он бы точно вызвал меня на дуэль. — Мадам Фишер поджала губы, — Розмари — дочь Лэнгстона, ничего не поделаешь.

— Где она? — хриплым голосом спросил Ретт.

— В Броутоне. Лэнгстон сказал, что не выпустит ее из своего дома до самой твоей смерти или пока ты не покинешь эти места. Черт бы его побрал! Входи, поговорим. Я не свободна от городских толков и…