Двое на балконе без стекла смотрят на хищный город. Мужчина надежно держит женщину в своих руках, укутав в пиджак. Оба не знают, но нам с Тьяго отсюда видно, что она стоит на самом краю, и если бы он отпустил ее хоть на мгновение, то она полетела бы вниз.

Я зажмуриваюсь, не хочу смотреть дальше, не хочу видеть то лживое утро с Рэем, но мне не позволено спрятаться, я заново проживаю все, плавясь от стыда, съеживаясь под взглядом Сантьяго, полным понимания и ревности.

Две Маризы. У госпожи в руках поводок из розового золота, ошейник из трех витых цепей с бриллиантами цепко душит рабыню.

Розы, разрывающие цепи. Я похолодела. Нет. Нет. Нет. Он не должен этого видеть, никогда, только не он.

Я потянула блокнот из его рук, но я слишком слаба, а он что-то заподозрил.

– Не смотреть? Но что там такого, что я еще не видел… Розы. Я послал тебе розы, ты сказала потом, что они помогли. Я тогда решил, что поговорить, но твои глаза сейчас… Что там произошло на самом деле? Он был груб с тобой? Ударил?

Я мотаю головой: Тьяго, не надо, я прошу тебя. Одними губами произношу: умоляю. Он не слушает меня, открывает страницу и роняет блокнот из рук.

Магический калейдоскоп рассыпается на части, и нарисованные актеры прячутся на страницах.

– Мариза! Объясни это! Он сжимает и разжимает кулаки, мечется по комнате, дергает ящик комода, находит пачку бумаги, выдирает из нее лист, ляпает мне его на колени вместе с карандашом.

– Пиши, черт тебя побери, женщина, пиши, какого ты мне не сказала, что он тебя изнасиловал?

«Он мой муж. Он меня не насиловал.»

– Да блядь, – схватился за волосы Тьяго, – да что ты будешь делать. – Мариза, а как, по-твоему, это называется? Я, взрослый крепкий мужик, меня сейчас стошнит от того, что я увидел – не рассматривал, а просто мельком увидел – на этих рисунках, а ты говоришь, что он тебя не насиловал! А это, надо полагать, милый скучный семейный секс? И не вздумай мне врать!

«Это все неправда. Я все придумала»

!!! – Он треснул кулаком так, что упал кусок штукатурки. – Мариза, чертова дура, пожалуйста, никогда, никогда не лги мне. Я схожу с ума. Почему, почему ты не сказала мне тогда, сразу же, я не могу поверить, что ты мне не сказала.

«Это не твое дело»

– Да нет, блядь, мое, еще как мое. Как только я стянул с тебя трусы, это стало и моим делом и, черт побери, ты должна была мне дать разделить это с тобой.

Он снова стал вышагивать по комнате.

– Я идиот, я набитый идиот. Я отпустил тебя одну, я должен был стоять рядом с тобой, я должен был спрятать тебя, а я послал эти чертовы цветы, самодовольный идиот, я во всем виноват, я убью его, я просто упаду на него и буду бить, пока не убью…

Я быстро набросала несколько фраз, протянула ему. Он опустился рядом с кроватью на колени, взял листок.

«Ты бы ничего не смог сделать. Ты не виноват. Не плачь»

– Да черта с два я плачу, это ты ревешь не переставая, глупая лживая дура, врешь всем на каждом шагу. – Тьяго всхлипнул, прижался лбом к моему лбу, провел по моей щеке, стирая слезы. И правда, я тоже плачу.

Он отстранился. – Я идиот. Ты вся горишь. – он протянул мне градусник. – Мы не закончили с этим, Мариза, не надейся. Я вытрясу из тебя всю душу, когда ты выздоровеешь, так и знай. – 106,2. Тьяго грязно, долго, с чувством выругался. Растолок таблетки, целые я проглотить не могла.

Притащил бутылку водки, стащил с меня одеяло, всю одежду, стал лить спирт на руки и растирать мое тело: ноги, грудь, живот, спину. Меня трясло в диком ознобе. Он разделся сам, лег ко мне под одеяло, всем телом прижался, повторяя контуры тела: животом к спине, бедрами к бедрам, переплел ноги, руками обхватил грудь.

– Сейчас согреешься. Он дышал мне в шею, щекотно. Я слышала биение его сердца – сначала колотящееся, но постепенно размеренное, убаюкивающее. Было трудно держать глаза открытыми, я медленно моргала, пытаясь не уснуть, но Тьяго молчал, а я наконец-то согрелась от тепла его тела, и он держал меня так надежно, что я снова уснула.

Во сне я стала задыхаться. Очнулась оттого, что забыла, как дышать и просто открываю рот, но воздух не идет. Паника захлестнула мозг. Сидевший в кресле Сантьяго сориентировался мигом, взял меня за руки:

– Я рядом. Я здесь. Дыши. Давай. Дыши. Давай вместе. На счет. Маленький вдох – раз. Выдох – два. Вдох – три. Выдох – четыре.

Глупое упражнение помогло. Он досчитал до семи, и я поняла, что приступ прошел. Сантьяго подошел к эркерному окну, распахнул его настежь, впустил воздух. Сел на кровати.

– Я не удивлюсь, если с рассветом обнаружится, что я седой. А может, мы этого не поймем, потому что я буду лысый. Женщина, ты меня прекратишь сегодня пугать?

Я улыбнулась, еле-еле. Ужасно хотелось пить и в туалет. Я целую вечность тащилась в ванную, потом нудно пила воду малюсенькими глотками. Казалось нереальным, что сегодняшним утром до пляжа я бежала. Бежала! Померила температуру, она снова зашкаливала. Тьяго скормил мне вторую таблетку, проверил время.

– Всего девять. Врач придет через двенадцать часов. Нам с тобой надо растянуть оставшиеся две на это время, а еще даже не ночь. Какого черта она сразу не выписала рецепт! Ежу понятно, что это не вирус!

Его забота и волнение успокаивали. Я никогда не болела так сильно, даже в детстве не помню. Случался редко жар или болела голова, но раньше всегда помогала одна таблетка: выпил, лег спать, проснулся свежим.

– Я почитал про ангину, – Тьяго растянулся на кровати поверх одеяла. Это острое заболевание, небные миндалины воспаляются, на них появляются фолликулы, по-простому точки, и в них начинает скапливаться гной. Моментально подскакивает температура до 105–106 градусов, шейные лимфатические узлы распухают, как молочные поросята, суставы начинает ломить, а голова взрывается от боли. Узнаешь симптомчики? Иногда у всего этого вирусная природа и все лечение ограничивается питьем и постельным режимом, но у тебя судя по всему у тебя лакунарная ангина и завтра начнешь пить антибиотики. Температура будет держаться 5–7 дней, пока не вылезут все фолликулы, но потом будешь как новенькая. Как раз ко дню Рождения.

Семь дней! Неделя в таком состоянии овоща! – в моих глазах был дикий ужас.

– Я уверен, что как только ты начнешь принимать нормальное лекарство, а не просто эту жаропонижающую фигню, то тебе моментально станет лучше. Наверняка завтра вечером сможешь уже со мной спорить.

Я все равно расплакалась. Я так ужасно себя чувствовала, горло словно протерли наждачкой и сбрызнули лимоном, голова не поднимается от подушки, неужели это все пройдет, и я не буду думать только о том, что мне плохо.

– Ты самый ужасный пациент, которого я когда-либо только видел. Мариза, у моей сестры двое детей и какое-то время мы жили все вместе, поверь мне, я насмотрелся на все эти болячки. Тяжелее всего первая ночь, потом или легче, или уже в реанимацию. Не смотри на меня так, я пошутил. Обещаю, завтра к обеду тебе будет легче – Он вытянул руку, я подлезла к нему подмышку. Тьяго кивнул на мой блокнот.