Я не кончила вместе с ним, но лежа под его тяжелым потным телом, впервые за долгое время чувствовала, что все правильно. Сантьяго приподнял торс, давая дышать, оперся вокруг меня на локти, потерся о шею, как сытый кот.

– Пометил территорию?

Он торжествующе ухмыльнулся:

– А то! Я понял, что разговоры нас почему-то никуда не приводят и решил сразу начать с дела, чтобы тебе было некуда деваться.

– Ты думаешь, если ворвался ко мне, как Тарзан, и овладел, то мне уже и деваться некуда? – не смогла удержаться я, чтобы не поддеть.

Он посерьезнел. – Дэт сказала мне, что ты приходила тогда. И я почему-то на этот раз уверен, что не соли одолжить. И когда же ты собиралась мне об этом рассказать?

Я отвела глаза. – Не знаю. Попозже.

– Врешь. – Тьяго легонько прикусил мне нос.

– Вру. Не трогай мой нос.

Он рисовал пальцами на моем теле. – А теперь вернемся к разговорам. Что ты успела натворить за эти два дня? – Он не смотрел мне в глаза. – Расскажи мне сейчас.

– Натворить? Что как тебе кажется, я могла сделать? – Тьяго обвел пальцем мои губы, и я поняла, что он так меня не поцеловал.

Я сощурила глаза:

– Вообще-то, это твой метод, в каждой непонятной ситуации хлопнуть дверью и пойти к блядям.

– Знаю. Поэтому и переживаю.

– Переживаешь? Или просто бесишься, как пес, учуявший запах чужого самца?

– Бешусь. Ревную. И переживаю. Ты сегодня напугала меня, глаза шалые, а сама как будто заторможенная. Ты не принимала ничего?

Я хотела было засмеяться, но Тьяго смотрел на меня без улыбки. Он явно думал, что я пустилась в какой-то безумный разгул.

Я выбралась из-под него и села ровно.

– Тьяго, я рисовала. Честное слово. Всю ночь, не поднимая головы, не могла остановиться. Потом завалилась спать, проснулась вечером, у меня разламывалось все тело, и голова горела и стучала, я выпила горсть обезболивающего – четыре, может, пять штук и отрубилась.

Он помедлил, всматриваясь мне в глаза, потом кивнул.

– А сегодня?

Лед подо мной затрещал. Как можно беззаботнее я произнесла.

– Я уже сказала. Я была на экскурсии в Марина Парке.

– Ты знаешь, что ты, когда врешь, сразу начинаешь смотреть мне на ухо?

Черт! Я не знала.

– Я не хочу говорить. Ты не должен меня допрашивать, даже…даже несмотря на то, что мы лежим тут голые, и мне трудно тебе сопротивляться!

Я спрятала голову под подушку, готовая заплакать. Тьяго сменил тактику. Он выбросил подушку и стал гладить меня по спине.

– Риз. Дело ведь не в том, что испытываю я. Я знаю, тебя бесит это признавать, но ты до сих пор неопытна и доверчива. И ты была в расстроенных чувствах. Нечестный человек мог этим воспользоваться. Поверь мне: при определенном умении мужчина может повернуть дело так, что женщина сделает все, что он захочет и будет думать, что сама согласилась, и сама хотела, хотя на самом деле, единственное, чего она хотела, это тепла и внимания. Но после этого она не будет чувствовать себя хорошо, никогда. Риз. Я спрошу тебя еще раз: тебя никто не принуждал?

И снова черт, черт, черт! Если бы он давил на меня, я бы могла ему противостоять, но он заглядывал даже не в сегодняшний день, а куда-то далеко-далеко, в грязную и липкую яму в душе, в которую я затолкала Джерри, а потом убедила себя, что никакой ямы нет. Внезапно нахлынула жалость к самой себе, той юной невинной дурочке, которой я когда-то была, и чтобы он ни говорил, уже никогда не буду.

Я кривила лицо, стараясь не заплакать, но слезы все равно хлынули из глаз. Тьяго обхватил мое лицо руками: кто тебя обидел, тебе больно? – нет, нет, я мотала головой, все хорошо, хорошо, никто меня не трогал. Он прижал меня к себе, гладил по волосам.

– Почему же ты плачешь, глупая?

– Я не плачу.

– Ну конечно же, плачешь.

– Это была Дэт.

– Что?

– Дэт. Это с ней я провела весь день. Мы переспали.

Он выдохнул с облегчением. Ну конечно! Шовинистическая свинья! Если с мужиком – то это изнасилование, а если с девушкой – то всего лишь пикантная шалость. На его лице расплылась дурацкая улыбка.

– Я знал! Я знал, что между вами что-то есть! Я чувствовал это всем своим…

– Сердцем? – ехидно подсказала я.

– Ага. Сердцем. Им самым. – он даже не смутился. – И как впечатления?

– То есть то, что я была с женщиной, вдруг отменяет всю ту прочувствованную речь, которую ты произнес? После этого у меня не могло остаться душевной травмы?

– Ну-у, это же все-таки не совсем по-настоящему…

Я так на него посмотрела, что он счел за лучшее вовремя заткнуться.

– А у тебя осталась душевная травма?

Я подумала над его вопросом.

– Нет. Не осталась. Это был хороший день.

– Не сомневаюсь! – он снова оживился. – А ты мне расскажешь, как все это было?

– Нет. – очень твердо ответила я. – Никогда.

– Никогда не говори никогда, – беспечно отмахнулся от меня Тьяго. – Вот напою тебя как-нибудь и…

Я хотела возмутиться, но он не дал. Закрыл рот поцелуем. Убедившись, что я прекратила спорить, обхватил мои плечи, уложил на кровать, сам удобно устроился сверху.

– Уж не думаешь ли ты, что я не заметил, что кое-кто из нас не получил свою полную порцию удовольствия?

Соединились наши орбиты

Мы видим мир, которого нет

Что к тебе тянет, будто магнитом

Ни для кого уже не секрет

(Полина Гагарина – Обезоружена)

В начале февраля Тьяго спросил меня: Риз, ты правда никогда не злишься и не устраиваешь скандалы?

Мы валялись на кровати, растащенные после секса, Тьяго пальцем выводил внизу моей спины сложные спирали и вопрос прозвучал как минимум странно. Я приподнялась на локте:

– Почти никогда. А тебе что, стало не хватать остроты?

– А вот как раз нет. Просто ты в официальном статусе моей девушки уже месяц и ни разу не наехала на меня из-за того, что я много работаю, не оценил новое платье, макияж и вообще не уделяю тебе внимания.

– У меня нет новых платьев, у меня и старых-то два. Ни разу в Таиланде я не нанесла на себя макияж. И мне хватает твоего внимания.

– Правда, хватает? Ты не чувствуешь себя одинокой? В последнее время я и правда много работаю.

– Да брось, Тьяго, три часа после завтрака сижу с ноутбуком на веранде, не считается за много работаю. Ты внимателен ко мне, ты проводишь со мной дни и ночи, насколько я знаю, у тебя нет никаких других женщин и у тебя никогда не отсыхает язык сказать мне приятное или признать, что был неправ, когда ты неправ. Не знаю, как ты, но лично я наслаждаюсь каждым днем этого месяца.