В двадцать третьих, стильный Путин.

Даже оппоненты соглашаются, что Путин – стильный политик, но не задумываются, почему. А дело в том, что он сегодня – элемент глобальной контркультуры. Эпигоны же стильными не бывают, только эпататоры, то есть именно представители контркультур.

В двадцать четвертых, Путин – садовник.

По психотипу Путин – садовник, а не строитель: он выращивает ситуацию и встроенных туда людей, дает всему этому прорасти, но не строит и не реконструирует. Поэтому он – антипод многочисленных российских реконструкторов, в том числе и в патриотической сфере, таких, например, как Стрелков[24].

В двадцать пятых, винтажный Путин.

Он один из немногих мировых политиков, кто не боится выглядеть старомодным и архаичным. Например, он единственный из мировых лидеров, кто на последней юбилейной Генассамблее ООН не постеснялся старомодно читать свой текст с бумажного носителя. Многие эксперты, в том числе даже из продвинутого центра Степана Сулакшина, назвали это «колоссальным проколом» и чуть ли не дремучей архаикой.

С этим можно было бы согласиться, если бы зал так внимательно не слушал шуршание его страниц, в то время как игнорировал складную декламацию и якобы импровизацию других лидеров. На самом же деле Путин интуитивно чувствует, как архаику превратить в винтажность, как нарочитую протокольную речь сделать стебом и троллингом своих оппонентов.

А главное, он понимает, что высокую моду, в том числе и политическую, диктуют не внешние формы, а смысловое содержание.

В двадцать шестых, юмор Путина.

Современные политики редко обладают чувством юмора, тем более юмора не иронического, а сатирического толка. Последним глобальным сатириком, пожалуй, был Сталин.

Структура путинского юмора весьма близка к структуре юмора сталинского: это смесь якобы наивности, нарочитой лоховатости – и в то же время тщательно завуалированные смысловые закладки. Замечательный пример такого убийственного политического юмора – ответ Сталина лидеру Финляндии по поводу того, что парламент его страны не может проголосовать за аннексию их территорий Россией. На что Сталин ответил: «А мы с товарищем Ворошиловым добавим вам два голоса, и, надеюсь, этого хватит».

В двадцать седьмых, Путин – носитель народной харизмы.

Интуитивно он постоянно встраивается в такой тип харизматичности, который всегда был ближе простым людям, чем элитам. Это проявляется хотя бы в том, что можно представить в виде обращения к нему «товарищ Путин». В тоже время как обращение к премьеру Медведеву можно представить только «господин Медведев».

В двадцать восьмых, музыкальная ассоциативность Путина.

Многое можно понять о политике, представляя его слушателем тех или иных музыкальных композиций. В частности, Путин у большинства ассоциируется со слушателем Владимира Высоцкого.

В то время как большинство других политиков ассоциируются со слушанием либо элитарных музыкальных направлений, либо мировых западных брендов.

В двадцать девятых, Путин – книжник.

По нашей версии, российская политическая элита (если отбросить все другие многочисленные критерии) делится на книжников и гаджетников: то есть тех, кто привык больше работать с вполне архаичными книжными текстами, и тех, кто не расстается с разного рода гаджетами, воспринимая мир через их призму. Например, Путин по явным и косвенным признакам – чисто книжный человек, а вот Медведев – стопроцентный гаджетник. Это различие не так невинно, как может показаться на первый взгляд. На самом деле это два разных типа субкультур восприятия мира. Книжники – это те, кто заточен на освоение, запоминание смыслов, а гаджетники – те, кто заточен на освоение и запоминание ссылок. Это два разных подхода к миру. Плюс Путин как разведчик понимает, что в комплексе «человек – книга» первый – хозяин ситуации, и именно он читает книгу. А в комплексе «человек – гаджет» хозяином ситуации выступает гаджет (обычно телефон или планшет), и именно последний «читает» человека.

Есть еще одно отличие книги от гаджета. В книгу не просачивается реклама, а Путин ее явно не любит.

Из этого небольшого замечания можно сделать большие – то есть далекоидущие – выводы. Если ситуация в мире будет обостряться как в аспекте мировоззренческом, так и в аспекте информационного противостояния, кооптироваться во власть будут способны только книжные архетипы. Возникнет своего рода парадоксальный режим цифровой экономики, управляемой книжными людьми. Впрочем, это отдельная история…

В-тридцатых, Путин – герменевтик победы.

Можно почти до бесконечности перечислять «химический состав» Путина. Любой человек, тем более такого масштаба, практически бесконечен, как Вселенная, поэтому стоит остановиться на главном. Для чего, на наш взгляд, нарабатываются и аккумулируются все эти качества?

Главной проблемой России сегодня является то, что она утратила вкус победы и почти превратилась в страну проигравшего народа, страну лузеров и неудачников. Это характерно для всех постсоветских стран. В частности, Украина пытается выйти из этой ситуации, создавая культ героев и непрерывно выкрикивая: «Гэроям слава!»

Путин же осознал, что мир любит победителей, а не героев. Поэтому большинство его действий – это попытки вернуть стране подзабытое ощущение победы. Отсюда его стремление сделать Россию страной-проповедником. Потому что проиграть могут все – и кредиторы, и заемщики, и богатые, и бедные. Проиграть не могут только проповедники.

Как уже отмечалось, Путин как интуитивный герменевтик пытается быть посредником не между знаниями, а между мирами. Он добровольно взял на себя, казалось бы, невыполнимую миссию передать мир победителей сегодняшнему миру лузеров. Все его смыслослова сегодняшнего дня – это способы и попытки пропитать современное массовое российское сознание духом победы и ощущением превосходства. Отсюда его трепетное отношение ко Дню Победы, к Поклонной горе, к Бессмертному полку (которые, кстати, и являются живым опредмечиванием духа победы). Муссолини когда-то говорил: «Мое кредо: друзьям – все, врагам – закон». У Путина другое правило: «Друзьям – победу, врагам – смирение».

Здесь можно было бы до бесконечности детализировать разные аспекты химического состава «золотой иглы» из тех, которые укладываются в восемь его реинкарнаций, но нам все же более важно понять: по какому пути у него больше шансов эволюционировать дальше?

Для того, чтобы усилить наши прогностические возможности, придется вспомнить про Ялтинский мир, из правил которого, собственно, и вырос российский лидер, и представить, способен ли он создать новый – подобный по глобальности – мир, но уже на других основаниях. Подробнее об этом будет сказано в разделе, названном «Вместо послесловия».

Глава 5

Трапеза с героем

Однажды Владимир Путин обронил вроде бы шутливую, но на самом деле глубокую и даже горькую фразу: «После смерти Махатмы Ганди и поговорить не с кем». Поэтому мы решили поставить эксперимент.

Во-первых, опираясь на как бы случайные фразы, намеки самого Путина и его окружения, выявить других персонажей, с кем ему все же было бы если не интересно, то любопытно встретиться, потрапезничать, неторопливо порассуждать на разные темы. Оказалось, что такие есть, и их немало.

Во-вторых, мы позволили себе явную дерзость смоделировать эти его возможные разговоры, споры, обмен мнениями.

В-третьих, автор много раз убеждался в том, что чутье, интуиция даже самого аполитичного художника бывает часто глубже изощренного анализа профессиональных экспертов, политологов и философов. Все свои предыдущие книги по политическому анализу я просил известных художников проиллюстрировать, причем интерпретацию тех или иных сюжетов они осуществляли, исходя из сугубо своего понимания и видения мира. И вот когда спустя годы я перелистываю эти свои книги, в очередной раз убеждаюсь: не все мои выводы и прогнозы подтвердились, но почти все картины, изображавшие те или иные гипотетические политические встречи и ситуации, оказались провидческими.

Махатма Ганди

Ганди: Мне удалось за свою жизнь преодолеть банальные чувства, но ваши слова