– Я уже сказала. Не вижу смысла повторять.

Это я не вижу смысла говорить не то, что хочет услышать Ма. Говорить правду. Пусть все остается как есть. И в этом «как есть» Ма никогда не узнает об Изабо.

О том, что мы друзья. Она не узнает, что Из научила меня водить Локо. Правда, пока было только несколько пробных поездок, когда Изабо сидела у меня за спиной. А я сама – сама! – справлялась с дорогой и с Локо, который оказался вполне добродушным парнем.

И о том, что мы с Изабо ходим в кино, Ма не узнает. Из обожает блокбастеры, где все горит и взрывается и под воду уходят целые континенты. А еще дурацкие ужастики. А еще – фильмы студии «Дисней» и мультяшки.

И ей идут 3-D очки.

Перед сеансом мы покупаем два самых больших ведра поп-корна и много кока-колы. И никогда не сидим на местах, указанных в билетах. А когда гаснет свет, Изабо забрасывает ноги на переднее кресло, как какой-нибудь ковбой или босс мафии.

Иногда, если ей не очень нравится поворот сюжета, Изабо может лихо свистнуть в два пальца.

После кино мы отправляемся куда-нибудь «закинуться соком», и Из тут же начинает предлагать альтернативный вариант развития кинособытий.

– Они идиоты. Выбрали не того главного героя.

– Да ну, Из! Это же Джек Джилленхол. Он красавчик.

– Я и говорю – не тот. Ты помнишь парня, детёныш? Со шрамом над бровью…

– Нет.

– Ну как же? Он еще маячил у твоего Джека за спиной. С газетой в кармане… В той сцене, в метро. Газета – это важно. И развязанный шнурок на ботинке.

– Как только ты это замечаешь, Из?

– Я всегда знаю, куда смотреть. Вот и всё.

– А с Джеком что?

– И шрам. Он был свежим. Даже швы снять не успели. Шрам – это важно.

– А Джека куда?

– Не знаю. Сам куда-нибудь пристроится. В другой фильмец. В этом ему делать нечего. Этот – для того парня со шрамом. Он бы подошел.

Кино, которое Изабо сочиняет в своей голове, намного интереснее уже существующего.

Спереть платье от Каролин Эрреры нам так и не удалось. Зато мы умыкнули пиджак от Армани, две рубашки от Ральфа Лорена и кожаную жилетку от «Pepe Jeans». А количество украденных ремней, шарфов и перчаток не поддается исчислению.

Что происходит с ними потом – неясно. Как неясно, зачем Изабо вообще делает это: ведь при желании она могла бы скупить любой магазин в одно касание.

О дяде Вите мы не говорим. Как будто его не существует вовсе.

Зато существуют киты.

– Скажи, Из… Если бы ты уже не занималась… ничем. Чем бы ты занялась?

– Китами, детёныш. Чем же ещё?

– Э-э… А как это – заниматься китами?

– Понятия не имею. Но мне они нравятся больше всего на свете.

Наверное, я не должна задавать этот вопрос. И я никогда бы не задала его, если бы Изабо не украла моё сердце в первый день знакомства. То самое сердце, которое похоже на кита – неповоротливого и легкого одновременно.

Оно – не электрический скат. Не воздушный змей, не древесная лягушка. Оно – именно кит, ничто иное.

И потому я имею право на вопрос:

– Они тебе нравятся даже… больше, чем я?

– Ты вне конкуренции, детёныш!

Это мой самый счастливый год.

* * *

А потом мне исполняется четырнадцать. И мы с Изабо перестаем быть зеркальным отражением друг друга. Я не сразу понимаю это, ведь внешне все выглядит как обычно. Киношка с 3-D очками, поездки на Локо за город (мы успели смотаться даже в Выборг), «Макдоналдс»; еще один пиджак – теперь от Стеллы Маккартни. Есть и совсем новое – полигон для стендовой стрельбы рядом с парком Сосновка.

– Заедем в одно место, – говорит Изабо.

Она не старается поразить меня. И никогда не старалась. Все выглядит так, как будто в этом самом «одном месте» она что-то забыла – кредитку или ветхий телефон «Моторола» с облупившимися кнопками. На такой даже таджикская уборщица не польстится, всего-то и надо, что подъехать и забрать его.

Тридцатисекундное дело.

Мы задерживаемся на полтора часа.

Первые десять минут я изучаю местность: глубокий, просторный и изломанный ров посередине и ухоженные дорожки с искусственным покрытием по краям. Есть еще небольшие вышки, внутри которых стоят странные маленькие аппараты.

Машинки для метания тарелочек, вскользь поясняет Изабо.

Она здесь не впервые, это ясно. Иначе мы просто не попали бы туда, где постоянно слышатся громкие хлопки и треск разлетающихся в воздухе тарелок. Но появление Изабо заставляет стихнуть все звуки до единого.

Даже мишени ненадолго замирают в воздухе.

– Держись рядом, детёныш. Не отставай.

Ни за что не отстану. Ни за что не пропущу момент столкновения Изабо с другими людьми. Мужчинами. Их здесь большинство. И все они пялятся на Из, неестественно выворачивают головы. Забывают дышать.

Любимое представление Анечко-деточко. И на это представление у нее всегда имеется абонемент.

– Привет! – Приподнявшись на цыпочки, Изабо целует в щеку бородатого человека-гору в бейсболке и больших квадратных наушниках, сдвинутых на затылок.

– Привет, радость моя! – Он действительно рад, даже борода съехала немного в сторону от полноты чувств. – Давненько тебя не было.

– Скучал?

– Все глаза проглядел. – Человек-гора бросает взгляд на меня. – А это кто?

– Детёныш.

– Угу. Но ты сама понимаешь… Таким детёнышам сюда нежелательно. Нельзя.

– Можно. – Изабо сама безмятежность.

– Да, – тут же соглашается бородатый. – Можно. Кто бы мог тебе отказать… Постреляешь?

– Хотелось бы.

– Сейчас принесу твой «Кригхофф»[19].

Когда-то Анечко-деточко думала, что Изабо – птица. Но она еще и охотник, который никогда не промахивается. Тарелочки вылетают одна за другой, и Изабо бьет их влет – одну за другой. Ни одна не спаслась.

Никто не спасся и не спасется во веки веков – ведь это же Из!

Интересно, о чем она думает – всякий раз, когда вскидывает ружье? И где она научилась так метко стрелять?