Он немного расслабился при смене темы:

— Продолжай.

— Ты знаком с методологией обоснованной теории?

— Нет.

— Она заключается в обнаружении закономерностей в данных и генерации теорий на их основе. Для каждой жертвы я составляю список факторов. Факторов, касательно жертвы, обстоятельств, убийства и отношения к жертве с момента похищения до смерти. И также относительно избавления от тела, — я внимательно за ним наблюдала, гадая, нужно ли мне быть более чуткой в подборе слов.

Он кивнул, с интересом сведя брови, и я продолжила.

— Когда у меня будут исчерпывающие списки по каждому преступлению, я смогу найти схожести и установить закономерности. Как в его системных действиях, так и в несоответствиях. Меняет ли он свой метод действий от жертвы к жертве? Выбирает жертв помладше или постарше, более или менее опытных… — я пожала плечами. — Пока что все жертвы жутко похожи. Это закономерность, указывающая, что убийца либо персонифицирует себя в юности в этих жертвах, либо кого-то из своего прошлого.

— Что более вероятно?

— Кого-то из прошлого, — мгновенно ответила я. — Вероятнее всего, кого-то, нанесшего ему тяжелую травму. Учитывая длительность заключения жертв, насилие над ним, вероятно, было продолжительным. Оно могло длиться годами.

— Ладно. Что еще? — спросил он.

— Места преступления театрализованы и невероятно чисты. Ни отпечатков, ни ДНК, ни следов шин или других улик. Все явно спланировано и выполнено очень тщательно. Прибавив это к подготовке тел, мы имеем дело с чрезвычайно внимательной и организованной личностью. Он терпелив и наслаждается играми разума. Убийцы, выставляющие жертв напоказ, ищут внимания с самого начала и, скорее всего, планировали череду убийств заранее. Они очень гордятся ими и уверены в возможности ускользнуть от полиции.

Я прервалась.

— Даже не закончив изучение, я уверена в этих аспектах его личности.

Он небрежно кивнул, не впечатлившись.

— Ладно, и что? Дерзкий, организованный человек, любящий игры разума. Ты только что описала половину людей на этом этаже, включая меня. Скажи, что это не все.

Для следующей части мне нужно было вдаваться в подробности убийств. Не слишком глубоко, ведь я отчетливо осознавала, что передо мной скорбящий отец.

— Я обдумываю возможность, что убийца — би- или гомосексуал, но живет жизнью гетеро, при этом ощущая глубокий стыд и презрение к себе из-за своей ориентации.

— Ты основываешься на сексуальных действиях с жертвами? — Роберт даже бровью не повел, задавая вопрос, но он смягчил «изнасилование» до «сексуальных действий», что выдавало его эмоции.

— Да, — я поколебалась. — Какой Гейб был ориентации?

— Гетеро, — он нахмурился.

— Ты уверен?

Он поерзал в кресле от вспыхнувшего раздражения, и я увидела момент, когда он сознательно взял себя в руки. Это было впечатляющее, абсолютное подавление эмоций. Если бы я могла упаковать это действие и научить ему моих клиентов, меня бы окрестили гением. Но опять же, такой контроль эмоций был не слишком здоровым. Быстрый выброс пара не давал чайнику выкипеть. Он положил одну руку на другую.

— Почему ты спрашиваешь?

— Если все жертвы были гомосексуалами или имели такую склонность, это многое бы объяснило о Кровавом Сердце и том, как он выбирал мальчиков, — я помолчала. — А также я пытаюсь понять, почему смерть Гейба отличалась от других.

Он потер губы указательным пальцем, а затем выпрямился.

— Ты говоришь о сухом утоплении.

— Да, — я хотела извиниться: мне не нравилось, куда шел разговор, но он сам ступил на этот путь. Если он собирался представлять Томпсона, его в будущем ждало еще много подобных обсуждений. — Это значительный рост агрессии. Намного более жестокое и болезненное умерщвление. Разжигаемое эмоциями. Это указывает на потерю контроля. Вопрос в том, почему? Почему Гейб?

— Ну, не потому, что Гейб был геем, — с иронией заметил он. — Я не мог оторвать его от девочек. Всего за две недели до похищения у нас был переполох из-за возможной беременности его девушки. Теперь… — он вздохнул. — Я все думаю, что было бы, если бы она оказалась беременной. У нас бы сейчас был ребенок. С его глазами, его улыбкой… — его голос надломился, и он кашлянул.

— Гейб пил? — быстро продолжила я. — Употреблял наркотики?

— Он выпивал. Не много. На школьных вечеринках и всякое такое. Наркотики… — он поморщился. — Я уверен, что в какой-то момент он попробовал травку. Что-то покрепче… я внимательно за ним приглядывал. У него не было зависимости.

— Хорошо, это полезно знать, — я подумала о грудах заметок в моем кабинете, множестве вопросительных знаков, и задумалась, скольким еще с ним поделиться. — Что-то… не так. Я пока не уверена, что именно.

Он напрягся, и я тут же поняла, что мне стоило молчать, пока я не узнала больше.

— Что не так?

— Как я сказала, я еще не знаю. Это просто ощущение. Я не знаю, имеем ли мы дело с манипуляцией доказательствами или с отсутствующей уликой, но что-то есть, но я пока не могу определить точно, — я пожала плечами. — Может быть, мелочь. Я могу ошибаться.

— Или можешь быть права.

Да. Я могла быть права. Черт, да я была права. Что-то было не так. Каждый раз, когда я пыталась соединить две мысли, что-то было немного не так. Я что-то упускала, и этому бы лучше поскорее обнаружиться, или у меня на голове не останется волос.

* * *

Полчаса спустя я потягивала диетическую «Колу» через бумажную трубочку и смотрела на Роберта через стол для совещаний.

— Как мне стоит использовать дело Скотта Хардена в портрете?

— Забудь о нем, — сказал он, вытирая губы салфеткой и держа в руке итальянский сэндвич из ресторанчика в лобби.

— Ты думаешь, он врет? — возразила я. — Думаешь, его не похищали?

— Нет, я думаю, его похитили. Но он врет насчет Рэндалла Томпсона.

— Почему?

— А почему бы и нет? — парировал он. — Самый жестокий убийца в современной истории Калифорнии где-то на свободе. Кто знает, чем он пригрозил этому парню? И все решили, что он сбежал. Что, если нет? Что, если убийца его отпустил?

— Отпустил? — я скорчила гримасу. — Зачем ему отпускать его?

— Ты же мозгоправ, — он отложил сэндвич и взял газировку. — Скажем, ты знаешь, что он его отпустил. Зачем ему это? Как бы ты объяснила его мотивы с точки зрения психологии?

Я вздохнула, укусив сэндвич и обдумывая идею. Я медленно прожевала, затем запила большим глотком газировки.

— Он бы этого не сделал. Он стал более жестоким на шестой жертве, а потом отпустил седьмую? Это не… — я замолчала, когда идея, хоть и маловероятная, пришла мне в голову. — Погоди. Если он его освободил… — допустила я, — и это очень большое «если», то он это спланировал. В этом должен быть смысл, и навскидку я бы сказала, что это часть стратегии отступления. Ему нужно было освободить Скотта Хардена, чтобы… — я закрыла глаза, пытаясь понять, зачем Кровавому Сердцу намеренно оставлять незавершенное дело. Часть игры с полицией?