— Или, может, он просто мудак, — улыбнулась она.

Я проигнорировала ее замечание:

— Событие смерти изменилось в последнем убийстве. В то время, как другие были быстрыми и милосердными, смерть Гейба Кевина была не такой.

— Что ты имеешь в виду? — ее улыбка исчезла.

— Первых пять жертв задушили, — я подалась вперед. — Но Гейба Кевина, хоть он и умер от асфиксии, не задушили.

— А что? Утопили?

— Он умер от сухого утопления. [1]

Она вздрогнула:

— Ты имеешь в виду метод, используемый ЦРУ?

— Да. Это невероятно болезненная смерть. Мучительная. Скорее всего, медленная. Так что? Почему? — я изучающе посмотрела на стену, глядя на фото возле снимка Ноя Уоткинса. — Что отличает Гейба Кевина?

Раздался громкий стук в дверь, заставивший нас подпрыгнуть. Дверь открылась, и в кабинет заглянул Джейкоб.

— Беверли, пришел клиент на консультацию в четыре часа.

— Я сейчас буду, — она оглядела стопку документов. — По крайней мере, я знаю, чем ты занималась в последние два дня. Когда ты снова встречаешься с адвокатом?

— Сегодня вечером, — я повернула к себе овальный циферблат часов. — В пять. Его офис в центре, поэтому мне скоро нужно выходить, чтобы не попасть в пробку.

— Ага, — она недвусмысленно оглядела меня. — Костюм «Шанель» без колготок. Моя мать бы гордилась.

Мать Беверли была одной из самых нашумевших сводниц в Лос-Анджелесе, поэтому я интерпретировала комментарий так, как он и подразумевался.

— Это не такого рода встреча.

Она откинулась на спинку дивана, закинув в рот красную шоколадку.

— И все же… легкий доступ под юбку… может, у тебя и бюстгальтер спереди расстегивается?

Я проигнорировала намек и взяла пустую чашку.

— Напомни мне никогда больше не рассказывать тебе о своей половой жизни.

— Ха! — она рассмеялась. — Дорогая, это не жизнь. Это как пукнуть в пустой комнате. Воняет страшно. Поверь мне, если бы у тебя было столько секса, сколько у меня, ты бы уже не думала об этом парне. Ты бы уже переключилась на другого мускулистого дылду и забыла о нем.

— Пожалуйста, не сравнивай ночь страсти с пуканьем. И я не думаю о нем. По крайней мере, не в романтическом смысле.

— О, дорогая, — она одарила меня знающей улыбкой. — Ты разбираешься в убийцах, а я — в сексуально обделенных клиентах. Ты однозначно о нем думаешь, и в этом нет ничего плохого, — она поднялась с дивана. — Просто не отделяй голодание от хорошей еды.

Роберт Кевин был хорошей едой. Может, я и изголодалась, но он был шеф-поваром удовольствия. Я проглотила ответ и подошла к краю стола.

— Скажешь Джейкобу, что я скоро ухожу? На случай, если я ему для чего-то нужна.

— Скажу, — она скомкала пустой пакетик из-под сладостей и снова оглядела мою гору бумаг. — Удачи.

Я подождала, пока она уйдет, а затем открыла боковой ящик стола и достала запасные колготки, которые хранила там на случай, если на моих появится зацепка. Я несколько мгновений глядела на вакуумную упаковку, а потом вернула их на место.

Это не было громким пуканием. Просто смешно.

Если мой кабинет был похож на палату психиатрической больницы, у Роберта все было в идеальном порядке. Я поставила сумку на стол для совещаний и оглядела комнату. Все очень по-мужски. Акценты из темного дерева, яркие и насыщенные картины. Не хватало только чучела головы животного на стене. Я пыталась не анализировать, но этот декор был как собака, писающая на стены, чтобы отметить территорию и продемонстрировать власть.

Роберт говорил по телефону, понизив голос и отвернувшись в кресле к окну, поэтому я воспользовалась возможностью побродить по кабинету. Он был огромным, явным выражением статуса, достаточно большим, чтобы вместить стол для совещаний, отдельную зону для сидения и его гигантский стол. Там был и книжный шкаф, возле которого я остановилась, с удивлением обнаруживая художественную литературу, а не юридические журналы. На второй полке стоял маленький аквариум с воздуховодом. На меня тупо глядела золотая рыбка, пока за ней медленно открывался сундук.

Золотая рыбка. Интересно.

— Доктор Мур.

Я повернулась. Роберт закончил разговор и повернулся ко мне.

— Как поживает наш хороший доктор?

— Я в порядке, — я оглянулась на аквариум. — У тебя есть рыбка.

— Это да. Красивая женщина сказала, что мне стоило бы завести питомца, так что… вот.

Он умел обольщать, надо отдать ему должное. Скольким женщинам он говорил подобное? Дюжинам? Сотням?

— Ты всегда делаешь то, что говорят тебе «красивые» женщины? — я повернулась к нему.

— Зависит от женщины, — слова прозвучали легко, но я видела усталость на его лице. Он встал и обошел стол. — Присядь. Эти каблуки, наверное, тебя убивают, — он устроился в одном из больших кожаных кресел, а я последовала его примеру. — Как продвигается твой портрет?

— Я не уверена, — признала я. — Я поверхностно изучила убийства и теперь разбираю каждое детально в хронологическом порядке. Я примерно на середине. Сейчас на третьей жертве.

— Ной.

— Да, — я наблюдала за его лицом, считывая напряжение. Ему не нужен был психологический портрет. Он нуждался в терапии, нацеленной на восстановление после утраты близкого человека, а еще в отпуске в миллионе миль от крови, месива и фотографий мертвых подростков. — Ты читал все дела?

— Да.

— Знаешь, ты не можешь закалить себя. От того, что ты будешь смотреть на снимки других мальчиков, смерть Гейба легче не станет.

— Мне это помогает, — он вздохнул. — Я не единственный провалившийся родитель.

— Ни один из вас не провалился. Ты это знаешь.

— Ну, такое. Другое решение изменило бы все. Если бы он никогда не увидел Гейба, он бы его не схватил.

— Не надо нырять в эту кроличью нору, — покачала я головой. — В каждом действии и решении, за которые ты себя коришь, смотри на намерения. Ты делал и продолжаешь — даже теперь — делать все, чтобы защитить его.

— Мне не нужен психолог, Гвен, — он натянуто улыбнулся. — Мне нужно знать, что ты нашла.

Он не знал, что ему нужно, но я была не вправе навязывать ему лечение. Я переключилась в рабочий режим.

— Что ж, я изучила дела и могу составить грубый набросок психики убийцы, но он, вероятно, изменится, когда я со всем закончу.