– Куды ты бежишь, Афродита! – закричал он ей вслед. –Вернись, тебе говорят! Не выставляй перед народом и себя и меня на позорище.Эй, Афродита!

Афродита остановилась, обернулась и зло закричала ему влицо:

– Да какая ж я тебе Афродита? Фроська я, понял, обормотвислоухий, Фроська!

Повернулась и, высоко держа на растопыренных рукахперепуганного насмерть ребенка, побежала по деревне дальше, подпрыгивая испотыкаясь.

– Фроська я, слышите, люди, я – Фроська! – выкрикивала она стаким остервенелым наслаждением, как будто после долгой немоты вновь обрелавдруг дар речи.

21 июня послу Германии в СССР Шуленбургу было переданозаявление, в котором говорилось, что, по полученным сведениям, германскиевойска скапливаются у западных границ Советского Союза. Советское правительствопросило правительство Германии дать разъяснения по этому поводу. Это заявлениебыло передано Гитлеру, когда до начала войны оставались минуты.

В это время Чонкин, накануне помирившийся с Нюрой, еще спал.Потом почувствовал малую нужду и проснулся. Некоторое время он лежал, нерешаясь выбраться из-под теплого одеяла и втайне надеясь, что его желаниепройдет само по себе. Но желание не проходило. Он дождался того момента, когданельзя было терять уже ни секунды. Сунув ноги в ботинки и накинув на голыеплечи шинель, он выскочил на крыльцо, а дальше не побежал, было некогда.

Утро было ясное, свежее. На траве, на листьях деревьев, наплоскостях самолета лежала густая роса. Солнце уже оторвалось от горизонта и наглазах сужалось. Красные отблески его лежали на стеклах домов. Стояла полнаятишина, нарушаемая время от времени тихим и сонным мычаньем коров. Чонкин хотелбыло разбудить Нюру, чтобы она подоила и выгнала в стадо Красавку, но потомпередумал и решил сделать все сам. Правда, когда он брал подойник, Нюрапроснулась и хотела подняться, но он ей сказал:

– Ладно, спи дальше.

И пошел в хлев.

Подоив Красавку, он открыл ей одну половинку ворот, нокорова не выходила, она привыкла, что перед ней раскрывают ворота настежь. «Вотскотина», – подумал Чонкин и хотел протянуть ее вдоль спины засовом, нопожалел.

– Давай выметайся, – миролюбиво проворчал он, открываявторую половинку ворот.

Красавка, презрительно покосившись в сторону Чонкина, прошламимо и, торжественно покачивая головой, увенчанной короткими рогами,направилась к выходу из двора.

Тут подоспело и стадо.

Коровы разбрелись по всей широкой улице и, на ходупринюхиваясь к столбам и заборам, сонно вздыхали.

Позади стада, раскачиваясь на лошади, ехал новый пастух ЛешаЖаров. Вместо седла под ним была старая телогрейка. Ее рваные рукава висели и,как маятники, раскачивались в такт ходу лошади.

Увидев пастуха, Чонкин захотел поговорить с ним и, подойдя ккалитке, крикнул:

– Эй, слышь ты! Как вообще жизнь-то?

Леша потянул на себя уздечку, остановил лошадь и слюбопытством посмотрел на Чонкина, которого видел впервые.

– Жизнь вообще-то ничего, – сказал он, подумав. – Подходящаяжизнь.

Помолчали. Потом Чонкин посмотрел на ясное небо и сказал:

– Сегодня, видать по всему, будет вёдро.

– Будет вёдро, если не будет дождя, – сказал Леша.

– Без туч дождя не бывает, – заметил Чонкин.

– Без туч не бывает.

– А бывает так, что и тучи есть, а дождя все равно нету.

– Бывает и так, – согласился Леша.

На этом они расстались. Жаров поехал догонять стадо, аЧонкин вернулся в избу. Нюра спала, раскинувшись по всей кровати, будить еебыло жалко. Чонкин походил немного по избе, но, не найдя себе никакого занятия,все-таки подошел к Нюре.

– Слышь ты, подвинься, – сказал он, тронув ее за плечо.

Солнце уже светило прямо в окно, пыльный луч его упирался впротивоположную стену, на которой висели ходики с покореженным циферблатом.Ходики были старые, механизм пропылился, в нем что-то шуршало и щелкало.Стрелки показывали четыре часа – в это время немцы бомбили Киев.

Известие о начале войны свалилось точно снег на голову,потому что никто не думал, не предполагал. Правда, недели за полторы до этогобаба Дуня широко распространила свой сон, будто ее курица Клашка родила козла счетырьмя рогами, однако знатоки толковали данное видение как безобидное; вхудшем случае, рассуждали, – к дождю.

Теперь все приобрело иное значение. Чонкин о случившемсяузнал не сразу, потому что сидел в уборной и никуда не спешил. Его время былоне считано. Оно было отпущено ему не для чего-то высшего, а просто так. Чтобысозерцать протекавшую жизнь, не делая выводов. Чтобы есть, пить, спать иотправлять свои естественные надобности не только в моменты, определенныеуставом караульной и гарнизонной службы, а по мере возникновения.

Летняя уборная стояла на огороде. Солнечные лучи протыкалинасквозь это хилое сооружение. Жужжали зеленые мухи, и паук из угла спускалсяна паутинке, словно на парашюте.

На стене справа, наколотые на гвоздик, висели квадратныекуски газет. Чонкин срывал их по очереди и прочитывал, получая при этом немалоотрывочных сведений по самым разнообразным вопросам. Ознакомился с некоторымизаголовками:

АЛСЯ ЛЕЧЕБНЫЙ СЕЗОН

НА ВОЛОГОДСКИХ КУРОРТАХ

ЕННЫЕ ДЕЙСТВИЯ В СИР

ЕННЫЕ ДЕЙСТВИЯ В КИТ

ОБЕЛЕН «ЛЕНИН И СТАЛИН В ОКТЯ

Заметку «ГЕРМАНСКИЙ ПРОТЕСТ США» прочел полностью:

Берлин, 18 июня (ТАСС). По сооб

Германского информационного бюро

вительство США в ноте от 6 июня

требовало от германского поверен

в делах в Вашингтоне, чтобы сотр

ки германской информационной биб

в Нью-Йорке, агентства Трансоцеа

железнодорожного общества покинули

риторию Соединенных Штатов. Треб

тивировано тем, что сотрудники з

мались якобы недопустимой деятел