– И что это за народ такой! – еще не остыв от недавнихусилий, удивился Талдыкин. – Ты его гонишь, а он не идет! Каждый упирается какбаран и ни с места! Ведь, я так понимаю, если начальство говорит «разойдись» –разойдись. Начальство лучше знает, что делать, с нашими головами туды непосодют. Так нет ведь, каждый еще норовит свой гонор показать, и каждый из себепрынца строит.

– Что да, то да, – рассудительно согласился Шикалов. – Вотраньше, когда я еще молодой был, мы таких-то гоняли винтовками. – Он задумалсяи усмехнулся, вспомнив отдаленный момент своей биографии. – Помню, еще вшашнадцатом годе служил я в Петербурде хельдхебелем. А народ там проживалтакой, что работать не хочут, а с утра пораньше берут тряпочки разные, на ихфулюганские слова пишут, потом на палки нацепют и идут на улицу – грамотностьсвою показать. И вот, бывало, отберешь у его эту тряпку да еще скажешь всердцах: «Ах ты, фулюган эдакий, да и что же ты такое делаешь?» А ён говорит:«Это не я, говорит, фулюган, а ты, говорит, фулюган, это не я, говорит, у тибетряпку цапбю, а ты у мине цапаешь». А я говорю: «Это не я, говорю, фулюган, аты, говорю, фулюган, потому что я, говорю, с ружом, а ты без».

– И какие ж они слова на тех тряпках писали? –заинтересовался Талдыкин, надеясь, что матерные.

– Слова-то? – переспросил Шикалов. – Я ж тебе говорю:фулюганские. Ну там «долой Ленина», «долой Сталина» и протчие.

Тут Талдыкин засомневался.

– Погодь, – остановил он Шикалова. – Чтой-то ты не тоговоришь. В шашнадцатом годе Ленина и Сталина еще и не было вовсе. То естьони-то, конечно, были, но государством рабочих и крестьян покуда не управляли.

– Да? – спросил Шикалов.

– Да, – ответил Талдыкин.

– Выходит дело, Ленина не было, Сталина не было. А кто жтогда был?

– Известно кто, – сказал Талдыкин уверенно. – В шашнадцатомгоде был царь Николай Александрович, император и самодержец.

– Глупуй ты, Талдыка, – посочувствовал Шикалов. – Не зря утебя такая фамилия. Бригадир, а калганом своим сообразить не можешь, чтоНиколай, он был опосля. А до его еще был Керенский.

– Даже противно слушать, – выходил из себя Талдыкин. –Керенский разве ж царь был?

– А кто ж?

– Пример-министр.

– Путаешь, – вздохнул Шикалов. – Все на свете перепутал. КакКеренского звали?

– Александр Федорович.

– Во. А царь был Николай Александрович. Стало быть, евонныйсын.

У Талдыкина кругом пошла голова. Хотел возразить, да не зналчто.

– Ну хорошо, – сказал он. – А когда же, по-твоему, былареволюция?

– Кака революция?

– Октябрьская. – Талдыкин напирал на то, что было емуизвестно доподлинно. – Она была в семнадцатом годе.

– Это я не знаю, – решительно мотнул головой Шикалов. – Я всемнадцатом тож в Петербурде служил.

– Так она ж в Петербурде и была, – обрадовался Талдыкин.

– Нет, – убежденно сказал Шикалов. – Может, где в другомместе и была, а в Петербурде не было.

Последнее сообщение окончательно сбило с толку Талдыкина. Досих пор считал он себя знакомым с историей вопроса, знал, что, где и в какойпоследовательности происходило, но Шикалов осветил все настолько по-новому, чтоТалдыкин подумал, подумал и, сводя все на нет, сказал неуверенно:

– А сейчас, я слыхал, эти самые демонстрации вовсе и неразгоняют. Племяш мой прошлый год в Москву попал на Первое мая, и вот, говорит,идет через площадь народу целая масса, кричат «ура», а Сталин стоит на Мамзолееи ручкой помахивает.

Из окна высунулся Килин и велел Шикалову подняться вконтору. Шикалов поднялся. В председательском кабинете кипела работа. Оттабачного дыма было темно, как в бане. Примостившись на краешке письменногостола, парторг карандашом писал, кому за кем выступать, сразу определяя, где,какие (бурные, продолжительные или простые) должны быть аплодисменты.Написанное подвигал председателю, а тот хотя и одним пальцем, но довольно бойкоперестукивал все на машинке.

– Ну, что скажешь, Шикалов? – спросил Килин, не отрываясь отсвоего сочинения.

– Да вот. – Шикалов подошел к столу. – Все, стало быть,сделано, как велели.

– Значит, всех разогнали?

– Всех, – подтвердил бригадир.

– Всех до одного?

– До одного. Талдыка один остался. Прогнать?

– Пока не надо. Возьми его в помощь, и чтоб через полчасавсе, как один человек, снова были перед конторой. Кто не придет – перепишешь. –Парторг, подняв голову, посмотрел в глаза бригадира. – А кто откажется, будетсваливать на хворость или еще чего – двадцать пять трудодней штрафу, и ниграмма меньше. Ты меня понял, Шикалов?

– Угу, – мрачно кивнул Шикалов. – Можно сполнять?

– Валяй, – разрешил парторг, снова утыкаясь в письмо.

Шикалов вышел. Талдыкин сидел на крылечке, курил.

– Пошли, – на ходу коротко бросил Шикалов.

Талдыкин встал и пошел рядом. Пройдя шагов пятьдесят,догадался спросить:

– Куды идем?

– Народ обратно сгонять.

Нельзя сказать, чтобы Талдыкин прямо рот раскрыл отудивления или еще чего-нибудь, но все же полюбопытствовал:

– А почто ж разгоняли?

Тут Шикалов остановился и посмотрел на Талдыкина. Там, вконторе, он нисколько не удивился, ибо вообще не умел удивляться. Сказаноразогнать – разогнал. Приказано согнать обратно – пожалуйста. Вопрос товарищазаставил его задуматься, может быть, первый раз в жизни. Действительно, а зачемже тогда разгоняли? Почесал Шикалов в затылке, подумал и догадался:

– А я понял почто. Чтоб место освободить.

– Для кого?

– Как для кого? Для народа. Чтоб было куда сгонять.

Тут уж Талдыкин не выдержал и возмутился.

– Во, – покрутил у виска пальцем. – Я, может, и глупой, но утебя-то калган и вовсе не варит.

– А у тебе варит?

– А у мене варит.

– Ладно, пущай, – согласился Шикалов. – Пущай у тебе варит.Тогда ты мне разобъясни, для чего народ разгоняли?