Сталин со временем эту правоту осознал. И присвоил концепцию «левой оппозиции»! А что ему оставалось делать – не признавать же свое заблуждение относительно троцкизма. По замечанию одного исследователя (В. Роговина), Сталин концентрировал свое внимание не на идеях, а на маневрах. Идеи он присваивал. Поэтому обиженный на плагиатора Троцкий назвал Сталина «посредственностью», и был глубоко не прав. Сталин умел не только заимствовать чужие мысли, но и «творчески» их перерабатывать, причем так, что историки до сих пор не могут разобраться с его наследием. Он и вправду был великолепным мастером создавать проблемы и разрешать их, ломая чужие хребты, их же и обвиняя во всех бедах.

Сталин всегда демонстрировал удивительную идеологическую гибкость. Так, сначала он поддерживал тезис о невозможности построить «локальный» социализм в СССР. В 1924 году в брошюре «Об основах ленинизма» он писал: «Свергнуть власть буржуазии и поставить власть пролетариата в одной стране, еще не значит обеспечить полную победу социализма. Главная задача социализма – организация социалистического производства – остается еще впереди. Можно ли разрешить эту задачу, можно ли добиться окончательной победы социализма в одной стране, без совместных усилий пролетариев в нескольких передовых странах? Нет, невозможно»[55]. Через год он начнет утверждать прямо противоположное. Правда, главным теоретиком возможности построения социализма в одной стране тогда выступал Бухарин. С ним в первую очередь и полемизировал Троцкий. В одной из своих статей Бухарин заявил: «Спор идет о том, сможем ли мы строить социализм и построить его, если мы отвлекаемся от международных дел…»[56]На что Троцкий язвительно ответил: «Но отвлекаться нельзя! В этом вся штука. Можно в январе месяце нагишом пройти по Москве, если «отвлечься» от погоды и от милиции. Но я боюсь, что ни погода, ни милиция не отвлекутся от вас, если вы этот опыт проделаете»[57].

Прав или нет был Троцкий, связывая внутреннее положение страны с внешнеполитическим положением? Нынешняя Россия, избавившись от социализма, казалось бы, могла мирно почивать, абстрагируясь от международной ситуации. Не получилось. Абхазия и Югославия, Ближний Восток и Украина втянули ее в противоборство, что самым непосредственным образом сказывается на ее экономике. И только ли к социализму имеют отношение следующие слова Троцкого: «Разве же, товарищи, в самом деле, вопрос сводится к интервенции?.вопрос идет об экономических взаимоотношениях СССР с капиталистическими странами в полном объеме. Эти взаимоотношения отнюдь не исчерпываются той исключительной формой, которая называется интервенцией. Они имеют гораздо более непрерывный и глубокий характер»[58]. Например, указывал он, существует интервенция низких цен через импортируемые товары. Разве этот тезис не актуален и для современной России?

А на VII пленуме Коминтерна (1926) указывал, что экономика Советского Союза не может развиваться в одиночку, поскольку она не может развиваться иначе, как в теснейшей взаимосвязи с мировым рынком, а мировое хозяйство «в последней инстанции… контролирует каждую из своих частей, даже если эта часть стоит под пролетарской диктатурой и строит социалистическое хозяйство»[59]. Так оно и вышло. Ведь ухудшению положения СССР в середине 80-х годов способствовало резкое падение цен на нефть, которое организовали Соединенные Штаты. И современная ситуация показывает, что «мировой рынок» контролирует каждую из своих частей, даже если эта часть находится под юрисдикцией суверенного государства.

Прав оказался Троцкий и относительно крестьянского вопроса.

В обращении к партии, названном «Об успехах и недостатках кампании за режим экономии», подписанном Рыковым, Сталиным и Куйбышевым, говорилось, что оппозиция предлагает «обобрать максимально крестьян, выжать максимум средств и передать выжатое на нужды индустрии»[60]. Сам Сталин уверял (в беседе с иностранными делегациями 5 ноября 1927 года): «Всеохватывающая коллективизация наступит тогда, когда крестьянские хозяйства будут перестроены на новой технической базе в порядке машинизации и электрификации. К этому дело идет, но к этому дело еще не пришло и не скоро придет»[61].

Более того, Сталин в феврале 1928 года грозно заявлял: «Разговоры о том, что мы будто бы отменяем нэп, вводим продразверстку, раскулачивание и т. д., является контрреволюционной болтовней, против которой нужна решительная борьба. Нэп есть основа нашей политики, и остается таковой на длительный исторический период»[62]. Но уже через несколько месяцев мнение Сталина на сей вопрос кардинально изменилось и стало почти полностью совпадать с позицией «левых» и «контрреволюционная болтовня» его уже не пугала.

В 1926 году Сталин мог говорить: «Мы не можем сказать, как это говорили в старое время: «Сами недоедим, а вывозить будем». Мы не можем этого сказать, так как рабочие и крестьяне хотят кормиться по-человечески, и мы целиком поддерживаем в этом»[63]. А в 1932–1933 годах экспорт зерна не прекращался, несмотря на страшный, вплоть до людоедства, голод в деревне, а в городах вновь ввели карточки на продукты. Точно так же поступил он с центральным вопросом экономики – проблемой накопления. Опять тот же кульбит от первоначальной критики «левых» до полного заимствования их выкладок.

«Но где главные источники накопления? – вопрошал Сталин на июльском 1928 года пленуме ЦК. – (Это) во-первых, рабочий класс, создающий ценности… во-вторых, крестьянство. С крестьянством у нас обстоит дело в данном случае таким образом: оно платит государству не только обычные налоги… но еще переплачивает на сравнительно высоких ценах на товары промышленности. Это есть нечто вроде «дани»… которую мы вынуждены брать временно для того, чтобы сохранить и развить. темп развития индустриализации»[64]. В сущности, Сталин повторил резоны Преображенского, высказанные им в 1924 году, о необходимости вынужденной эксплуатации деревни ради индустриализации. Сравним: «Мысль о том, что социалистическое хозяйство может развиваться само, не трогая ресурсов… крестьянского хозяйства, является, несомненно, реакционной мелкобуржуазной утопией»[65].