— Я бы сказал фокус, — улыбнулся Родик и тут же поправил себя, что бы не огорчать этого странного, немного сумасшедшего человека. — Чудо. Конечно чудо! Можно посмотреть? — он протянул руку за одуванчиком.

— Пожалуйста, пожалуйста, — Вадик передал ему пушистую маковку.

На ощупь цветок оказался жестким и даже немного колючим.

— Как вы это делаете? — спросил Родион.

— Я люблю одуванчики, — ответил Вадим и почему-то покраснел.

— Я понимаю, — кивнул Родик. — Почему они не рассыпаются?

— Немного лака для волос, немного формалина, немного разных других реактивов. Они высыхают и не разлетаются, — пояснил Вадик. — Они тоже меня любят… И все такое…

— Замечательно, — Родик усмехнулся. — А это что? — он указал на подоконник, заставленный трехлитровыми банками.

— Это? — Вадик тоже посмотрел на подоконник.

— Ну.

— Это мои картины.

Родик поджал нижнюю губу:

— Картины?!

— Картины.

— Картины? В банках? Консервированные? Как помидоры?

— Почему как помидоры? — не понял Вадик Кулебякин. — Почему консервированные? Вот эту картину, — он взял в руки крайнюю банку. — Я нарисовал сегодня утром. Называется она «Дождь номер семь», а вот это, — он поставил на подоконник банку и взял следующую, — «Дождь номер шесть»… — А вот это… — Еще одна банка оказалась в его руках…

— «Дождь номер пять», — сказал Родик.

— Откуда вы знаете? — удивился Вадик Кулебякин.

— На бирке написано, — соврал Родик, потому, что по правде сказать надпись разглядеть он не успел.

— Да? — Вадим внимательно взглянул на этикетку банки. — Нет, — сказал он. — Это «Грибной дождь номер пять», — он поднял банку на уровень глаз и взглянул сквозь нее на свет. Зрачки Вадика быстро забегали, словно там, за выпуклым, чуть зеленоватым стеклом происходило какое-то движение. — Да, — уверенно сказал он. — Это «Грибной дождь номер пять», — И добавил. — «Диез шестнадцать».

— Что это значит, — спросил Родик. — Диез шестнадцать?

— Тональность картины, — пояснил Вадик. — Это «Грибной дождь номер пять» в тональности «Диез шестнадцать».

— Вы сумасшедший? — без обиняков спросил Родик.

Вадим нисколько не обиделся. Вадим улыбнулся. Он даже просиял.

— Вы тоже так думаете? — спросил он Родика.

— Как вам сказать, — дипломатично проговорил Родион.

— Вы тоже так думаете, — утвердительно произнес Вадик. — Все так думают… Впрочем, я понимаю, что со стороны я действительно похож на сумасшедшего рисующего картины в банках и покрывающего лаком одуванчики… — Вадим Кулебякин замялся. — Да, я действительно сумасшедший, — сказал он и посмотрел в глаза Родиону. — И все такое…

Взгляд Вадика был ясным, осмысленным и твердым. Взгляд Вадика был умным и холодным. Вадик не был сумасшедшим. Родион понял это и уже в который раз убедился в том, что там где начинаются творческие материи, заканчивается логика вещей.

— Так… — спохватился Вадик. — Вы хотели посмотреть мои рисунки, — сказал он. — Мне нужно найти альбом, — и Вадик встал на колени.

Кулебякин встал на колени и заглянул под тахту.

— Вот он, — сказал Кулебякин. А я его искал, — он достал из-под тахты большой альбом в толстом картонном переплете, похожий на альбом для фотографий. — Смотрите, — Вадик протянул его Родику, отряхнул на колени и присел на тахту.

Родион открыл альбом. Это действительно был шедевр. Уж насколько Родик понимал в «рисунках» такого толка, но то, что он увидел показалось ему верхом художественного мастерства. Вадик Кулебякин действительно оказался настоящим рисовальщиком.

— Снимаю шляпу, — проговорил Родик, пристально, с видом знатока рассматривая «рисунки». — Нет, правда, я действительно снимаю шляпу перед вашим гением! — сказал Родион и посмотрел на уже в который раз смутившегося Вадима.

— Нет, что вы! — сказал Вадик. — Какой я гений. Никакой я ни гений. Так… Рисовальщик. И все такое… Жить-то на, что-то надо?

Итак, что увидел Родик в альбоме рисовальщика?

В полиэтиленовые, прозрачные ячейки альбома, вместо рисунков и, тем более, фотографий были вставлен искусно заполненные бланки всевозможных документов: Паспорта — внутригражданские и заграничные; Удостоверения личности; Членские билеты всевозможных организаций, обществ и партий; Иностранные паспорта; нотариальные документы — купчие, доверенности, свидетельства; Просто свидетельства «в корочках» — об окончании разных учебных заведений, о рождении, о браке… И многое, многое другое…

Вадик Кулебякин был гением фальшивки. Вадик Кулебякин не гнушался ни чем. Он с одинаковым усердием и виртуозностью мог поделать паспорт гражданина республики Мозамбик и проездной билет на городской транспорт за ноябрь месяц.

Но основное достоинство Рисовальщика Вадика Кулебякина заключалось не в этом. Он проделывал документы не только любо страны мира, но и любого года, десятилетия, столетия и даже эпохи!

Первые несколько листов в альбоме было отведено вышеперечисленным шедеврам современности, но листая альбом дальше Родик как бы погружался в глубь времени.

Вот за тонкой пленкой полиэтилена лежало удостоверение генерального секретаря Коммунистической Партии Советского Союза Никиты Сергеевича Хрущева, которое вряд ли кто либо взялся отличить от настоящего — чуть потертое, блистающее кожаным глянцем обложки с золотым теснением, с фотографией лысого, круглолицего генсека и сиреневой печатью секретариата.

— Это удостоверение, — пояснил Кулебякин. — Меня попросил изготовить один коллекционер из Саратова — старый коммунист, как он говорил личный друг Хрущева. Я его заказ выполнил, а он не забрал. Помер. И все такое… — Кулебякин вздохнул. — Ничего удостоверенице получилось. Правда?

Родион кивнул и перевернул страницу и прочитал:

— Указ о всеобщей мобилизации… Товарищи! Отечество в опасности… — взгляд его скользнул вниз страницы. — Одна тысяча девятьсот сорок первый год… Подпись… Иосиф Сталин?

— Ага, — сказал Вадик. — Эту работу мне директор музей Великой Отечественной Войны заказал. Они хотели оригинал подменить и продать за границу. Не вышло у них там, что-то… А работа у меня осталась. Вот. И все такое…

— Да… — протянул Родик. — Забавно. Интересный у вас альбомчик получается, гражданин Кулебякин. Рисуночки у вас такие забавные…

— Да, — согласился Вадик. — Интересный, — и торопливо добавил. — Жить-то на, что-то надо…

— Это точно, — усмехнулся Родик и добавил чуть слышно себе под нос. — Одними сушеными одуванчиками, да консервированными картинами в банках сыт не будешь… А это, что?

— Где? — Вадик привстал с тахты и заглянул в свой альбом. — Это? — он деликатно указал мизинцем на «старинный» документ. — Указ об отречении от власти Николая второго. Сделан был по заказу реставрационного бюро Эрмитажа.