Я отрекся от престола, отдав себя в руки нации и в пользу моего сына. Я доверчиво сдался Англии, чтобы жить там или в Америке в полном уединении под именем полковника, сражённого в битве рядом со мною, приняв твёрдое решение оставаться чуждым любым политическим делам.

Как только я вступил на борт корабля «Нортумберлэнд», мне сообщили, что я являюсь военнопленным. Меня привезли к югу от экватора и мне предстояло называться генералом Бонапартом. Считаю для себя обязательным носить титул императора Наполеона, а не титул генерала Бонапарта, который мне желают навязать.

Примерно семь или восемь месяцев тому назад граф де Монтолон предложил выступить посредником улаживания проблем, которые непрерывно возникают. Адмирал посчитал нужным написать об этом в Лондон, и решение этого вопроса там и осталось.

Сейчас мне присвоено имя, имеющее то преимущество, что оно не наносит ущерба прошлому, но вместе с тем не соответствует должным социальным формам. Я по-прежнему готов принять имя, которое войдёт в обычный обиход, и я повторяю, что, когда будет решено положить конец этому жестокому пребыванию на острове, я намерен никогда больше не принимать участия в политической жизни. Таковы мои убеждения, и что-либо, сказанное иначе, им не соответствует».

Я немедленно отправился в «Колониальный дом», где и вручил губернатору послание Наполеона и довел до его сведения содержание разговора с последним. Его превосходительство не скрывал своего явного изумления и заявил, что моя информация представляется весьма важной, требующей тщательного рассмотрения. Губернатор сразу же написал на листке бумаги следующие слова: «Губернатор, но теряя времени, сразу же направит британскому правительству официальное послание, врученное ему доктором О’Мира. Губернатор, однако, считает, что указанное послание вызвало бы большее удовлетворение, если бы оно было подписано персоной, от имени которой представлен этот документ. Этим замечанием губернатор, однако, не намерен подвергать ни малейшему сомнению достоверность и действительность данного официального послания, как в отношении его содержания, так и в отношении его истинного смысла, но просто было бы лучше прислать его в такой форме, которая бы не вызвала никаких кривотолков. Губернатор внимательно рассмотрит возможность того, чтобы принять положительное решение по любому из предложенных имён. Однако он, естественно, должен получить на это санкцию своего правительства. Губернатор будет готов в любое время обсудить эту проблему с генералом Бертраном».

Эту записку губернатор попросил меня показать Наполеону, добавив при этом: «Фактически неважно, если вы оставите записку у него». Затем он спросил меня, как я думаю, подпишет ли Наполеон свое послание. Я ответил, что вполне возможно, что и подпишет, особенно в том случае, если он (сэр Хадсон) разрешит ему использовать любое из имен, о которых идет речь. Однако, заявил губернатор, эта проблема пока еще не может быть решена.

После этих слов его превосходительство предупредил меня, что я не должен поддерживать никакой связи с какими-либо официальными лицами в Англии, и потому он настаивает, чтобы я не говорил ни слова о предложении, о котором я только что ему сообщил. Он сообщил также, что писал лорду Батхерсту обо мне, и нет никаких сомнений, что я и в дальнейшем буду вести себя хорошо, к тому же мой особый статус предопределяет необходимость безграничного доверия ко мне и никто из министров, за исключением того одного, с кем он поддерживает связь, не должен ничего знать о том, что происходит на острове Святой Елены. После этого губернатор попросил меня вернуться в Лонгвуд и попытаться уговорить Наполеона поставить свою подпись под своим посланием.

Возвратившись в Лонгвуд, я доложил Наполеону об ответе губернатора и о его пожеланиях. Наполеон обратил внимание на то, что он не намеревался оставлять свое послание у губернатора. Он просто хотел, чтобы послание было зачитано и показано ему, после чего оно должно было быть возвращено, как это уже однажды имело место раньше. Он просто хотел поставить губернатора в известность о своём мнении по затронутому вопросу для того, чтобы знать, до какой степени губернатор склонен пойти ему навстречу. После обсуждения данного вопроса с Бертраном будет написано соответствующее письмо, которое и будет им подписано. Наполеон закончил беседу со мной тем, что распорядился, чтобы я поехал в «Колониальный дом» и забрал обратно его послание.

В соответствии с указанием Наполеона я отправился в «Колониальный дом» и сообщил сэру Хадсону Лоу, что меня попросили вернуть послание Наполеона. Губернатор вернул его мне, выразив при этом неподдельное изумление, и высказал предположение, что подобное требование вызвано некоей уловкой и недостатком искренности со стороны Бонапарта или неудачным советом одного из его генералов. Затем он спросил моё мнение о том, «полагает ли граф Монтолон, что ему гарантировано дальнейшее пребывание на острове после того, как он подписал декларацию?» Губернатор хотел от меня услышать, что обращение к британскому правительству не означало просьбу разрешить генералу Бонапарту поменять имя, но всего лишь желание получить ответ на вопрос, одобрят ли британские министры подобное изменение имени. Возвратившись в Лонгвуд, я вернул Наполеону его послание и доложил ему о настроении губернатора. Наполеон объяснил, что если бы сэр Хадсон Лоу дал знать Бертрану или даже мне, что он санкционирует изменение имени и соответственно будет обращаться к нему уже по-новому, то он (Наполеон) написал бы письмо с заявлением о том, что принимает одно из двух имен, которые были им предложены, и такое письмо он бы подписал и направил губернатору.

«Половина всех притеснений, — заявил Наполеон, — которые я испытал здесь, проистекают из-за проблемы, связанной с титулом». Я напомнил ему, что многие люди были удивлены тем, что он сохранил свой титул после отречения от трона. Наполеон объяснил мне: «Я отрёкся от трона Франции, но не от титула императора. Я не называю себя Наполеоном, императором Франции, но императором Наполеоном. Монархи обычно сохраняют свои титулы. Так, например, Карл, король Испании, сохраняет титул короля и его высочества после того, как отрекся в пользу своего сына. Если бы я был в Англии, то не называл бы себя императором. Но они хотят представить дело так, что французская нация не имела права делать меня её монархом. Если они не имели права делать меня императором, то в равной степени они не были способны сделать меня генералом. Человек, когда он становится во главе небольшой группы людей во время беспорядков в стране, зовется вожаком бунтовщиков; но когда он добивается успехов, совершает великие дела и возвеличивает свою страну и самого себя, то его уже не называют вожаком бунтовщиков, но величают генералом, монархом и т. д. Только успех делает его таким. Если бы он был неудачником, то так бы и остался по-прежнему вожаком бунтовщиков и, возможно, окончил бы жизнь на виселице. Ваша страна, — продолжал Наполеон, — называла Вашингтона главой мятежников в течение долгого времени и отказывалась признавать его и конституцию его страны; но его успехи вынудили ее изменить своё отношение и признать и Вашингтона и конституцию. Именно успех делает человека великим. По правде говоря, — добавил он, — мне самому казалось бы нелепым называть себя императорам, если бы ваши министры не вынудили меня на это при той ситуации, когда я нахожусь здесь, и часто напоминаю одного из тех бедняг в Вифлеемской психиатрической больнице в Лондоне, которые воображают себя королями среди цепей и соломы».