19 октября. Пересказал сэру Хадсону Лоу последние фразы Наполеона во время нашей с ним беседы об изменении имени. Губернатор в связи с этим заявил: «Полагаю, что в моей власти одобрить это». Я затем порекомендовал ему встретиться с графом Бертраном и обговорить с ним эту проблему. В связи с этим его превосходительство отправился в коттедж «Ворота Хата».

20 октября. Граф и графиня Бертран с семьёй переехали из «Ворот Хата» в Лонгвуд.

21 октября. Обедал в «Колониальном доме» в обществе русского и австрийского полномочных представителей, ботаника и капитана Гора.

Большую часть беседы они посвятили тому, что выражали глубокое разочарование, что до сих пор не встретились с Наполеоном. В частности, граф Бальмэн отметил, что они (полномочные представители), судя по всему, выступают в основном в роли объектов подозрения. Если бы он знал заранее, как с ними будут обращаться, то не приехал бы сюда; хотя император Александр весьма заинтересован в том, чтобы предотвратить побег Наполеона с острова, но в то же время он хотел бы, чтобы с Наполеоном хорошо обращались, в том числе и благодаря заботам графа Бальмэна: по этой причине он (граф Бальмэн) просил встретиться с Наполеоном только в качестве частного лица, а не официально, как полномочный представитель. Они же станут объектами насмешек в Европе, как только узнают, что, пробыв столько месяцев на острове Святой Елены, они даже ни разу не видели ту личность, охранять которую и являлось единственной целью их миссии. Он сказал, что губернатор всегда говорил им, что Бонапарт решительно отказывается кого-либо принимать у себя. Ботаник вел разговор в том же духе, отметив, что Лонгвуд является «наихудшим обиталищем во всем мире» и наихудшей частью острова.

22 октября. Сэр Хадсон Лоу вызвал меня к себе и заявил, что полномочные представители уделили мне слишком много внимания. Он не будет гадать о том, что они говорили, но все эти разговоры имеют такой вид, словно они хотят что-то передать генералу Бонапарту, и поэтому губернатор посоветовал мне быть очень осторожным в беседах с ними. Губернатор также сообщил мне, что граф Бертран подтвердил ему все, что я рассказал относительно проблемы, связанной с изменением имени генерала Бонапарта.

23 октября. Наполеон испытывает недомогание: одна из его щек сильно распухла. Я порекомендовал ему припарки, а также подержать опухшую щеку над паром, что он и сделал. Кроме того, я посоветовал ему удалить гнилой зуб и вновь повторил свою рекомендацию, которую давал ранее неоднократно в отношении физических упражнений и нагрузок, как только опухоль щеки спадет, а также соблюдения диеты, в основном за счёт овощей и фруктов.

«Когда я выхожу из дома, — пожаловался Наполеон, — то меня донимают или сильнейший ветер с туманом, из-за которых у меня распухает лицо, или, когда они прекращаются, меня нещадно обжигает солнце при полном отсутствии какой-либо тени. Они специально заслали меня в самую худшую часть острова. Когда я жил в коттедже «Брайерс», то там, по крайней мере, я имел то преимущество, что прогуливался в тени и наслаждался мягким климатом; ладно, об этом хватит, но сейчас, не теряя времени, приступим к обсуждению поставленной нами цели. Вы встречались с этим сицилийским тюремщиком?» Я ответил, что сэр Хадсон Лоу информировал меня о том, что он послал в Англию письмо с сообщением о предложении Наполеона принять чужое имя. «Он всё врет, — возмутился Наполеон. — Это его система. Ложь не принадлежит к числу национальных пороков англичан, но этот… собрал в себе все пороки карликовых государств Италии».

Наполеон попросил меня достать для него медицинское кресло. Об этом я сообщил губернатору, который ответил, что закажет кресло, так как подобных вещей нельзя найти на острове.

28 октября. Впервые после длительного перерыва Наполеон совершил прогулку в карете. После прогулки сообщил мне, что он следовал всем моим лечебным предписаниям. Опухоль на щеке спала, и его лицо выглядит гораздо лучше. Но зубы мудрости шатались, и в них начался кариесный процесс.

Затем мы перешли к обсуждению проблемы национального долга и чрезмерного бремени налогов в Англии. Наполеон признался, что он сомневается в том, что англичане сейчас смогут продолжать производить товары так, чтобы иметь возможность продавать их по такой же цене, по которой продаются аналогичные товары, производимые во Франции, вследствие того, что товары первой необходимости намного дороже в Англии, чем во Франции. Он не скрывал своего неверия в то, что Англия сможет выдержать неимоверное бремя налогов, дороговизну продуктов и сумасбродство плохого администрирования.

«Когда я был во главе Франции, — продолжал он, — имел на руках территорию в четыре раза большую, чем ваша, и население в четыре раза превышавшее население вашей страны, то я никогда не мог повысить свои налоги сверх половины налогов в Англии. Не могу понять, как это выдерживает простой английский народ. Несмотря на ваши огромные успехи, которые и в самом деле почти невероятны и которым во многом способствовали и счастливая случайность и, может быть, просто судьба, я все же не думаю, что вам удастся выкрутиться из неприятного положения: хотя вы командуете всем миром, я не верю, что вы когда-нибудь будете в состоянии сбросить бремя вашего национального долга.

Ваша великая прибыльная торговля держала вас на плаву; но такое положение придёт к концу, когда вы более не сможете продавать свои товары дешевле, чем производители других стран, которые быстрыми темпами наращивают свои силы. Ещё несколько лет подобного процесса покажут, что я прав. Самое худшее, что когда-либо сотворила Англия, — продолжал Наполеон, — так это то, что она стремилась стать великой военной державой, а это невозможно без того, чтобы не превратиться в раба России, Австрии или Пруссии, потому что у вас нет населения, достаточно многочисленного, чтобы сражаться на полях континента с Францией или с любой из названных мною держав, и вы, следовательно, должны нанимать солдат какой-нибудь из этих держав.

Тогда как на море вы превосходите всех; ваши моряки настолько превосходят всех, что вы всегда можете командовать другими, обеспечивая свою безопасность сравнительно небольшими силами. Ваши солдаты не имеют необходимых качеств для поддержания статуса военной державы. Они уступают в ловкости, боевитости и сообразительности французским солдатам. Когда они действуют под страхом плети, то теряют голову, чтобы подчиниться приказу. В отступлении они неуправляемы; и если они прикладываются к бутылке с вином, то в них вселяется столько чертей, что прощай всякая субординация. Я видел отступление Мура, и ничего подобного мне никогда не приходилось видеть. Было совершенно невозможно собрать их вместе и заставить что-либо делать. Почти все они были пьяны. Ваши офицеры служат ради карьеры или ради денег. Вашим солдатам не откажешь в смелости, никто не станет это отрицать; но вы проявили себя плохими политиками, когда стали поощрять увлечение военщиной, вместо того чтобы уделять главное внимание морскому флоту, который является истинной силой вашей страны, той силой, которая всегда будет делать вас могучей державой, пока вы будете сохранять его. Для того чтобы иметь хороших солдат, нация всегда должна находиться в состоянии войны.